Фрейд

Фрейда обескуражил тот факт, что завершение труда, на который он возлагал столько надежд, почти не избавило его от разочарования и не развеяло ощущение вынужденного одиночества. В марте 1900 года он с ностальгией оглядывался на предыдущее лето, когда с «лихорадочной активностью» заканчивал книгу о сновидениях. Затем он «глупым образом» опять заразился надеждой, что теперь сделан шаг к свободе и покою. «Прием книги и последовавшее молчание снова разрушили крепнущие отношения с моим окружением». Впрочем, постепенно Фрейд выходил из депрессии. В сентябре 1901-го, опираясь на поддержку самоанализа, он наконец преодолел давние опасения и в компании брата Александра посетил Рим. Подобно другим северянам, попадавшим в Вечный город, – Гиббону, Гёте, Моммзену, – он бродил по нему, ошеломленный и восхищенный. Христианский Рим угнетал его, современный казался подающим надежды и близким по духу, но больше всего Фрейда восхищал античный Рим и город эпохи Возрождения – он бросал монетку в фонтан Треви, очарованный стоял перед «Моисеем» Микеланджело. Эта поездка, бесстрастно отмечал он, нисколько не преувеличивая, дала самые яркие впечатления за всю его жизнь.

Ежедневно отправляя пространные послания семье, Фрейд задавался вопросом, что же так долго удерживало его от этого необыкновенного удовольствия. В открытке жене, которую он писал 3 сентября в полдень, напротив Парфенона, Фрейд восклицал: «Значит, вот чего я боялся столько лет!» Он нашел Рим очаровательно жарким, а римский свет величественным. Нет нужды беспокоиться за него, уверял Фрейд жену два дня спустя. Жизнь, которую он ведет, «великолепна для работы и удовольствий, когда забываешь о себе и о других вещах». 6 сентября, снова из Рима, он сообщает в характерной телеграфной манере, не скрывая своей радости: «Сегодня днем несколько впечатлений, память об одном из которых сохранится на многие годы». Позже во время своих частых визитов в Италию он будет восхищаться красотами Венеции и пейзажами (но не людьми) в окрестностях Неаполя[75]

. Но Рим, этот святой город, останется для него неоспоримым фаворитом. В письме к дочери Матильде из Рима во время одного из этих путешествий основатель психоанализа сообщал, что не хотел останавливаться во Фьезоле, милом местечке среди холмов над Флоренцией, потому что его тянет к суровой серьезности Рима. И действительно, «этот Рим необыкновенно удивительный город – что уже обнаружили многие».

Вскоре Зигмунд Фрейд воспользовался психологическими преимуществами, которые дало ему завоевание Рима. Его поездка была одновременно символом и инструментом большей внутренней свободы, знаком большей гибкости, возможности для социального и политического маневра; фактически она помогла ему выбраться из двусмысленного заточения, одновременно приятного и пугающего, из «чудесной изоляции». Осенью 1902 года в своей квартире на Берггассе, 19, Фрейд каждую среду начал встречаться с очень маленьким, но постоянно растущим кругом врачей – поначалу их было только пять человек – и несколькими заинтересованными непрофессионалами, которые под его неоспоримым председательством обсуждали истории болезни, теорию психоанализа и пробовали свои силы в психобиографии. По прошествии чуть более полугода, в феврале, Зигмунд Фрейд наконец получил звание профессора, к которому стремился столько лет и которое уже давно заслужил. С тех пор он навсегда обрел положение в обществе, внимание общественности, пылких поклонников и жаркие дискуссии.

Сложная история научной карьеры Фрейда проливает некоторый свет на пути продвижения по службе – одновременно запутанные и удобные – в Австро-Венгерской империи. Оригинальность не обязательно являлась преградой, а заслуги – необходимостью. Гарантировать карьерный рост могли только связи, которые носили название Protektion[76]. Фрейд был приват-доцентом – Privatdozent – с 1885 года. По прошествии долгих 12 лет, в феврале 1897-го, двое из его самых влиятельных старших коллег, Герман Нотнагель и Рихард Крафт-Эбинг, выдвинули его кандидатуру на должность внештатного профессора – Ausserordentlicher Professor. Эта должность ценилась в основном из-за престижа (и более высоких расценок на консультации), но не предполагала ни регулярного жалованья, ни членства в совете профессоров медицинского факультета. Тем не менее звание профессора, как откровенно признавался Фрейд, «в нашем обществе делает врача полубогом для его больных». Другие врачи из поколения Фрейда неуклонно поднимались в профессиональной иерархии, в то время как сам он оставался приват-доцентом. Комитет из семи человек, назначенный для его выдвижения, собрался в марте 1897 года и безоговорочно высказался в поддержку Фрейда. В июне медицинский факультет одобрил рекомендацию при 22 голосах за и 10 против. Министерство образования никак не отреагировало.