Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы

Директриса школы, миссис Кроуфорд, была женщиной весьма энергичной. Хотя у нее был муж, но жила она с другой учительницей, мисс Грэм. Когда-то миссис Кроуфорд играла в крикет за Шотландию и теперь старалась приобщить к этой игре и нас. Я подобные игры ненавидела. Я всегда старалась держаться поодаль, молилась, чтобы мяч не пролетел рядом, и безумно боялась криков: «Быстро! Лови, Энн!» Поймать мяч мне никогда не удавалось. Мяч для крикета очень твердый и бьет он очень больно. А вот лякросс[9] мне нравился. Страшно агрессивная игра – мы носились по полю, стараясь выбить друг другу зубы своими клюшками.

Играми у нас руководила Ма Пи. Мне казалось, что эта женщина – наполовину мужчина. Она постоянно свистела в свисток, и мы никогда не понимали, подзывает ли она собаку или свистит нам. Она же водила нас в плавательный бассейн. Вода всегда была ледяная, но с 1 июня, нравилось нам или нет, мы все должны были «как следует поплескаться». Впрочем, плавание мне нравилось, и я даже получила несколько медалей, в том числе за спасение на водах – роль жертвы вызвалась сыграть Кэри. Она рухнула в бассейн прямо в одежде и скрылась под водой. Я спасла ее, и она осталась в живых.

Прямо перед концом войны, когда мне было двенадцать, родилась моя сестра Сара. Мы с Кэри знали, что мама беременна, но, когда сестра отца, тетя Сильвия, позвонила в школу, чтобы сообщить новости, мы разрыдались. Мы знали, как страстно отец хотел иметь сына и наследника. Мама чуть не умерла в родах и больше не могла иметь детей, а это означало, что отцовская линия Куков пресеклась.

Несмотря на разочарование, все обожали Сару, ворковали над ней и обходились с ней как с куклой. Было здорово иметь еще одну сестру, хотя наше детство не совпало – слишком уж велика была разница в возрасте. Когда занятия в школе закончились, мы поспешили домой, чтобы увидеть нашу сестренку. Мама с гордостью показала нам кроличье пальтишко, сшитое для Сары. Шкурку она выделала плохо, и пальтишко стояло колом. В нем Саре приходилось сидеть в коляске, вытянув перед собой руки – словно она была в смирительной рубашке.

Когда мы вернулись домой, мама принялась за нас всерьез. Она каждый день что-то организовывала, чтобы мы могли провести время вместе. Это было очень неожиданно. Мои школьные подруги запомнили, какой веселой она была. Нам часто говорили: «Как я хотела бы иметь такую маму! Моя мама никогда со мной не играет!» Но после каникул мы с Кэри вернулись в школу на поезде. Мы махали ей из окна, зная, что увидим ее лишь через несколько месяцев.

В те времена родители приезжали в школу раз в год, летом. В этот день устраивались разные развлечения – например, «матч отцов по крикету» или «теннисный турнир матерей». В один из дней открытых дверей директриса собрала всех девочек у себя в кабинете. Она сурово произнесла:

– Во время встречи с родителями произошло серьезное происшествие. Если виновница не признается, вы все будете наказаны. Кто-то выстрелил в сэра Томаса Кука, организатора нашего отдыха, из водяного пистолета.

Воцарилась тишина. Мы переглядывались, не зная, что произойдет дальше. Но потом медленно подняла руку Кэролайн Блэквуд:

– Извините, но это сделала моя мама.

Ее мать Морин, маркиза Дафферин и Эйва, приехала в самой невероятной шляпке – пруд с водой, по которой плавала утка. Каждый раз, когда маркиза склоняла голову, утка окунала клюв в пруд. Когда же она тряхнула головой, вода попала на несчастного сэра Томаса. Впрочем, необыкновенной у маркизы была не только шляпка: пластиковые каблуки ее туфель были прозрачными, и внутри находились рыбки. Конечно, рыбки были не живые, но, увидев маркизу, мы поняли, почему Кэролайн такая эксцентричная.

Я проучилась в школе два года. В 1945 году, когда мне было тринадцать, война наконец-то кончилась. Я испытывала непередаваемое чувство облегчения, хотя атмосфера в стране оставалась напряженной. Нация потеряла еще одно поколение мужчин. И с экономикой в стране было неважно. Чувства праздника не было – было лишь ощущение, что жизнь останется тяжелой.

Большинство работников Холкема после войны не вернулись, и моим родителям неожиданно пришлось задуматься, как оплачивать содержание поместья. Отец мой был очень способным человеком, но война его изменила. Он сражался в битве при Эль-Аламейне[10], пережил малярию, но чуть не погиб в Лондоне. Утром 18 июня 1944 года мигрень помешала ему пойти на воскресную службу в Гвардейскую часовню, где он часто бывал со своими друзьями по Шотландской гвардии. Во время службы в часовню попала бомба, 121 человек погиб. Среди погибших было немало отцовских друзей. Это был самый тяжелый налет на Лондон в годы войны. Чувство утраты было для отца невыносимым. Его брат Дэвид участвовал в Битве за Британию[11] и выжил, но потом умер от жажды в Северной Африке, когда его самолет был сбит в пустыне.

После войны отец жил в состоянии постоянной тревоги и стресса. Конец его жизни был омрачен мучительными воспоминаниями о службе в Египте.