Фридл

Например, про гигантскую черепаху. Индейцы Северной Америки во всем винили именно ее. Беснуется на дне моря и вызывает землетрясения. Чушь! Даже древние китайцы в это не верили.

Откуда ты знаешь?

Да они же изобрели прибор, регистрирующий землетрясения!

Пожалуй, ты поступил правильно, изобразив взрослых безголовыми. Представь себе, я никогда в жизни не задумывалась о причинах землетрясений.

Густав посмотрел на меня с глубоким сочувствием.

Неужели вас интересует одно рисование? Если вас не интересуют землетрясения, может, вас интересуют самолеты? Вы когда-нибудь летали?

Нет. Выше железной дороги я не поднялась.

А мы летали с папой в Венецию… Но я тогда был совсем маленьким и проспал весь полет… Вы знаете, кто изобрел летательный аппарат с медными крыльями? Чешский крестьянин по прозвищу Кудличка. Он с детства мечтал летать и полетел. Приделал к телу несколько мехов с газом метаном, который, как известно, легче воздуха…

Погоди, давай закончим про землетрясения. Ты говорил, что китайцы придумали какой-то прибор.

Видите, все-таки вас это волнует больше самолетов… Прибор очень простой. Каменный столб, укрепленный в земле. На его верхушке несколько драконьих голов, а на земле вокруг столба – жабы с открытыми пастями. К столбу приделан маятник.

И ты считаешь это простым устройством?

Делали его, наверное, не один год… Обычные маятники висят, как вы знаете, свободно. А этот маятник одним своим концом был прикреплен к верхушке столба, а вторым упирался в землю. Как только в недрах земли начиналась тряска, маятник на это реагировал, и та драконья голова, которая находилась ближе всего к верхушке маятника, падала прямо к жабе в пасть…

Как ты такое запомнил? И во всех подробностях…

А вы смогли бы нарисовать столб с маятником, драконами и лягушками? Я бы этот рисунок в журнал перекопировал.

Попробую.

А я тогда головы к туловищам приклею.

30. В святилище знаний

В центральной библиотеке гетто за стойкой никого не было, зато в читальном зале сидел сам Максимилиан Адлер. Видимо, профессор готовился к лекции. Потрепанный томик Марка Аврелия пестрил закладками.

Госпожа Брандейсова! Какими судьбами?

Я объяснила, что ищу книгу Сенеки о землетрясениях.

Нам ли землетрясений страшиться, – усмехнулся профессор и постучал по столу указательным пальцем. – Послушайте, что пишет Аврелий:

«Живи безропотно в ничем не омрачаемом веселии духа…»

Сколько книг я прочла в Гронове и, как вижу теперь, все не те.

Данный арсенал литературы, – указал профессор на ряды высоких полок, уходящих в далекую перспективу, – поможет восполнить пробелы. Подождите меня здесь.

С этими словами профессор удалился.

Дядя Макс – так зовут его ребята из «Еднички». Они знают его по Праге. Когда запретили учиться в школе, дядя Макс занимался с ними на дому, даже принимал экзамены. Здесь он иногда читает им лекции.

Вам повезло, – раздался за моей спиной голос профессора. – Книга оказалась на месте. Но на руки ее не выдают. Если вы располагаете временем, то обратитесь к господину Фридману. Он вынесет ее вам в читательский зал. То есть сюда.

А где находится господин Фридман?

На задах. Он крайне занят и без особой нужды к посетителям не выходит.

Господин Фридман зарылся в книги. Из-за укрепления, выстроенного из старинных фолиантов, торчала одна голова.

У вас есть абонемент? – спросил он меня по-немецки с венским акцентом.

Абонемента у меня не было. К своему стыду, я здесь впервые.

Вы из Вены, – не без удовольствия заметил господин Фридман и поправил бабочку, съехавшую на сторону. – Я бы с радостью с вами поговорил, но не будем терять драгоценного времени. Вот вам книга в первоначальном и лучшем, на мой взгляд, переводе. Будете уходить, оставьте ее господину Адлеру. Он за вас поручился.

«Какая мне разница, один ли камень ушибет меня насмерть или раздавит целая гора? Буду ли я погребен под развалинами одного дома, в горстке обломков и пыли, или целый земной шар рухнет на мою голову? Испущу ли я свой дух на воле и при свете дня или в колоссальной расселине оползающей земли? Один ли я унесусь в глубины земных недр или в сопровождении многочисленных народов, вместе со мной проваливающихся под землю? Не все ли мне равно, умирать среди большой суматохи или нет? Смерть-то повсюду одинакова».

Неужели Густав читал это в десятилетнем возрасте? У нас дома такие книги не водились. Вот я и решала тупые задачи на движение и скорость. Поезд такой-то вышел оттуда-то, а такой-то отсюда-то…

«Страх, даже не слишком сильный, всегда потрясает ум; а если это всеобщая паника, когда рушатся города, гибнут народы, содрогается земля? Странно ли, если душа, брошенная между болью и страхом, перестает соображать, где она находится? Трудно сохранить здравый рассудок в больших несчастьях».

Что вы так горестно вздыхаете? – спросил меня профессор Адлер.

Я прочла ему последий абзац.

Мрачновато, – согласился он, – давайте утешаться Аврелием.

«Что, в самом деле, может помешать душе сохранить свой внутренний мир, истинное суждение обо всем окружающем и готовность использовать выпавшее ей на долю?»