Фридрих Барбаросса

Священные реликвии составляли особый фокус религиозного почитания в жизни Средневековья. Обладание сокровенными мощами выступало в качестве высокой цели, которую постоянно преследовали не только сама церковь, но и государь. В этом контексте самым знаменитым событием эпохи Барбароссы является, несомненно, дарение мощей трех святых королей архиепископу Кёльнскому Райнальду фон Дасселю. Они попали во владение императора во время разрушения Милана весной 1162 года, а два года спустя архиепископ Кёльнский, награжденный передачей этого несравненного сокровища, перенес их в своей епархиальный город, где с начала XIII века они стали храниться в великолепном, существующем и поныне реликварии^[563]. Однако мощи также постоянно сопровождали штауфенский двор в его продолжительных путешествиях как неотъемлемая составная часть богослужения. Сам император проявлял максимальный интерес к приобретению новых реликвий, но они вручались также — и в подтверждение можно сослаться не только на пример трех святых королей — как особо почетный дар духовным лицам, пользующимся высоким авторитетом и отмеченным особыми заслугами

^[564].

Если в итоге мы еще раз зададим вопрос о личном отношении Барбароссы к религиозным делам, то ответить на него, продвинуться к сути, к самому человеку, окажется не так уж легко из-за тесного переплетения многих приведенных здесь примеров с большой политикой той эпохи. Вероятно, стоит поостеречься того, что при подобном анализе будут чересчур выдаваться вперед лишь отдельные грани его религиозных представлений, тогда как все они, в своем единстве, были нераздельными составляющими личности Штауфена. В каждом из случаев он демонстрирует такой образ действий в религиозных делах, очевидно, типичный для его эпохи и для его исконного социального окружения, который, пожалуй, лучше всего можно описать термином «аристократически-рыцарское благочестие».

3. Фридрих Барбаросса, князья, знать и министериалитет

Связи государя со светским миром, образовывавшимся знатью и министериалитетом, определялись прежде всего тем, что речь в этом случае шла о первейшей сфере его жизни, из которой он сам происходил и в которой возрос. В эпоху высокого Средневековья она характеризовалась рыцарским образцом поведения и рыцарскими представлениями, которым во многом считал себя обязанным и глава Империи, равнявшийся на них в своей собственной жизни. Тесное сплетение имперского правительства с аристократическим окружением, особенно княжеским, в которое само это правительство было включено столь существенным образом, проявлялось начиная уже с каролингской эпохи тем, что к делам управления привлекались как духовные, так и светские магнаты Империи. Без этого элемента были бы невозможны не только совет при государе, но и реализация политического планирования, воплощение в действительность решений и замыслов.

С приходом смутного времени борьбы за инвеституру эти проблемы участия князей в имперских делах должны были выступить намного отчетливее, чем когда-либо прежде^[565]

. Масштабное столкновение Салиев с реформаторским папством заставило все общество Империи, в том числе и знать, выказать растущий раскол на противостоящие друг другу группировки. Дело дошло до демонстративного акта избрания антикороля, Рудольфа фон Райнфельдена. С этим были связаны, с одной стороны, чрезвычайное возрастание значимости княжеской власти, но, с другой стороны, также и необходимость для государя найти себе новых союзников и, вместе с ними, поддержку своей собственной позиции. К этому контексту относится содействие городам, равно как и министериалам Империи, со стороны Генриха IV^[566], а также женитьба деда Барбароссы на дочери правителя, которая сыграла столь решающую роль и благодаря которой этот знатный швабский род был возведен в герцогское достоинство и одновременно оказался в теснейшей связи с Империей.