Фридрих Барбаросса

Биография является столь же традиционным, сколь и распространенным жанром сочинений в научной, а равно и в популярной литературе: написанные в этом жанре произведения востребованы читателем. Изучение личности, исследование ее реакций и поступков в современном ей историческом окружении издавна вызывали широкий интерес. Причем именно личности властителей, представляющих все времена и культуры, всегда стояли и стоят в центре подобных сочинений. Хотя в этом отношении и произошел существенный поворот, когда вследствие взлета исследований по общественной и экономической истории среди историков утвердился значительно более широкий и глубокий взгляд на проблематику исторического окружения той или иной персоны.

Личность Фридриха Барбароссы, первого императора из дома Штауфенов, уже с момента появления первых научных исторических сочинений встретила внимание и интерес со стороны авторов исторических биографий. Правда, как правило, далеко не последнюю роль играл исторический фон, современный самим биографам. В результате далекие времена императора нередко изображались своего рода идеалом — в противоположность современному состоянию государства, мыслимого автором как пребывающее в упадке^[1]

, или когда вообще вся эпоха Штауфенов описывалась — в ту же эпоху романтизма — в таких выражениях, как «ослепительное сияние и непревзойденная вершина»^[2].

Точно так же исторические исследования второй половины XIX века черпали новый импульс из актуальных политических обстоятельств, из обсуждения вопроса о смысле и правомочности штауфеновской итальянской политики, поднятого в связи с созданием на основе Пруссии Второй Германской империи. Упрек в том, будто бы Штауфены, делая акцент на итальянской компоненте своей политики, слишком мало уделяли внимания немецким территориям, в первую очередь проблеме восточной колонизации, и даже прямо пренебрегали ими, настойчиво отвергал мюнхенский историк Вильгельм фон Гизебрехт. Его монументальный труд «История эпохи германских императоров», пятый и шестой тома которого (последний после смерти Гизебрехта был закончен Бернардом фон Зимзоном, 1880–1895) посвящены эпохе Фридриха Барбароссы, по сей день представляет собой лучшее, с точки зрения обеспеченности источниками, сочинение о времени правления первого императора из дома Штауфенов^[3]

.

Если осмысление современных дискуссий на фоне «великой», с точки зрения современников, исторической эпохи нередко давало важный импульс к детальным, фундированным исследованиям, то в нашем столетии подобные прецеденты вели к идеологически мотивированным перегибам и даже прямым извращениям в интерпретации истории. Не в последнюю очередь именно деконструкция традиционного противопоставления Барбароссы как «итальянского политика» и его кузена со стороны Вельфов, Генриха Льва, как «восточного политика» дала возможность назвать русский поход Адольфа Гитлера «Планом Барбаросса»^[4]. Таким образом, после окончания Второй мировой войны Штауфен, подчас с неизбежностью, должен был восприниматься как «символ общеизвестной агрессивности немцев»^[5]

. В связи с этим одной из основных задач медиевистики после 1945 года стало заново представить исторический образ Барбароссы в неискаженном свете. Однако для выполнения этой задачи было настоятельно необходимым новое осмысление источников. Ряд биографий Штауфена, вышедших в свет с тех пор, можно признать показательными в этом отношении^[6]. Порой — в противоположность прежнему превознесению и героизации эпохи Штауфена — возникала в высшей степени критическая точка зрения, заметная, например, в труде Фридриха Хеера. Негативную оценку Барбароссы этим исследователем следует рассматривать во многом как реакцию на предшествующее прославление, возможно, также завышенное. Чрезвычайно характерным является то обстоятельство, что именно в это время усилия по публикации грамот этого государя, предпринимавшиеся в рамках серии Diplomata

«Исторических памятников Германии» еще с конца XIX века^[7], и переработка «Регест» Бёмера^[8] дали, наконец, возможность составить адекватную картину его эпохи. И, собственно, вершиной популяризации образа Штауфена явилась необыкновенная по своему размаху посвященная ему выставка, открытая в 1977 году в Штутгарте, поводом к которой — типичным ввиду пиетета нашего времени к юбилеям — стало 25-летие федеральной земли Баден-Вюртемберг^[9].