Фридрих Барбаросса

От Генуи, единственного города, отказавшегося присоединиться к Ронкальским постановлениям, Барбаросса самым решительным образом потребовал незамедлительно подчиниться его воле. Однако ему в почтительной форме заявили, что Генуя останется на особом положении: благодаря своим широко разветвленным заморским связям, город и без того берет на себя заботы по защите христианских народов в Западном Средиземноморье, от Барселоны до Рима, снимая эту обязанность с Империи и тем самым экономя ей не менее десяти тысяч фунтов серебра ежегодно. Впрочем, генуэзцы согласились отдать Фридриху все, на что он сможет законным образом заявить свои права как император, — и тут же приступили к возведению укреплений со стороны суши. Поскольку Барбаросса распустил большую часть войска по домам, он не мог даже и помышлять об осаде. Пришлось действовать по-другому. Остановившись поблизости от города, он пригласил к себе консулов для переговоров, результатом которых явился союзный договор, выводивший Геную, как это уже было сделано в отношении Венеции, из имперского подчинения. В качестве ответного дара консулы сделали единовременный взнос в императорскую казну в размере 1200 фунтов серебра.

Тем самым Барбаросса отступил от им же обнародованных законов, дав понять, что незамедлительное получение крупных денежных сумм для него важнее неукоснительного осуществления своих суверенных, хотя и не всеми признаваемых прав. Но тем неумолимее действовали его уполномоченные, приступившие под началом эрцканцлера Райнальда к внедрению в систему городского управления нового должностного лица — подеста. Павия и Кремона охотно приняли императорских чиновников, но уже с Пьяченцей возникли первые осложнения, за которые та и поплатилась вынужденным сносом части своих оборонительных сооружений. Решительное сопротивление первым оказал небольшой город Крема, смертельно враждовавший с соседней Кремоной и находившийся в союзе с Миланом. Жители Кремы отказались принять подеста и прогнали императорских посланцев, хотя еще совсем недавно на Ронкальских полях клялись в верности Барбароссе.

Эта дерзость Кремы не могла объясняться ничем иным, кроме как ее сговором с Миланом, который, в свою очередь, тоже не собирался выполнять предложенные ему условия мира. Недавняя война с Империей и выплата огромной контрибуции не причинили ему ощутимого урона. Райнальд, которому доложили о перемене настроения его новых подданных, счел необходимым лично заняться водворением порядка и направился с немногочисленным сопровождением в Милан. Из беседы с консулами стало ясно, что они намерены и впредь соблюдать заключенный договор, обязывавший их сохранять верность императору, но не могут позволить, чтобы к ним прислали предусмотренного Ронкальскими решениями особо уполномоченного чиновника — подеста. Надо было что-то решать. И Райнальд, понимая, что едва ли ему удастся сейчас заставить миланцев в точности выполнить все, к чему их принудили недавние победители, пошел на уступку: он предоставил горожанам самим выбрать себе подеста, которого и утвердит в должности — полностью же отказаться от своей прерогативы он никак не может.

Тем временем перед ратушей, где велись эти переговоры, стал собираться народ. Было видно, что люди раздражены прибытием в город немцев. Возбуждение нарастало, и, наконец, ненависть миланцев выплеснулась угрожающими криками: «Вышвырнуть их! Чего там с ними возитесь?! Прибить их и делу конец! Давай открывай!» Хорошо еще, что вовремя успели закрыть ставни, по которым загромыхали летевшие из толпы камни. Разбушевавшиеся горожане едва не захватили представителей Барбароссы, которым была бы уготована печальная участь. В конце концов консулам удалось восстановить порядок и провести Райнальда с его спутниками в приготовленный для них дом. Под покровом ночи немцы, сопровождавшие эрцканцлера, тайком покинули город. Сам же Райнальд остался, считая ниже собственного достоинства бежать подобно захваченному врасплох вору. Напрасно представители рыцарского сословия вальвассоров пытались умиротворить его клятвенными заверениями, что Милан в точности выполнит все взятые на себя обязательства. Когда на следующий день Райнальд, гордо и бесстрашно восседая на коне, покидал город, в душе своей он уже вынес Милану смертный приговор.

Охваченный негодованием Барбаросса тут же вызвал к себе миланцев. Они явились во главе со своим перепуганным архиепископом, которому при виде императора сделалось настолько плохо, что его, бормотавшего извинения, пришлось вывести под руки. Миланцы, вынужденные держать ответ, и на сей раз не сказали ничего по существу, отделавшись пустыми отговорками. Уличенные в клятвопреступлении, они вызывающе дерзко заявили: «Мы, конечно, клялись, но ведь не обещали соблюдать клятву!»