Фридрих Шиллер

Шиллер, незадолго до этого закончивший «Орлеанскую деву», еще не решил тогда окончательно, над чем он будет работать дальше. Он обдумывает план «Варбека» и «Мессинской невесты», переводит «Турандот», но, должно быть, не остается безучастным и к разговорам о «Вильгельме Телле». В марте 1802 года Шиллер просит своего издателя Котта прислать ему подробную карту швейцарских кантонов и прибавляет, что уже столько слышал о том, что он якобы трудится над «Вильгельмом Теллем», что и действительно думает взяться за эту тему.

Работая над «Мессинской невестой», Шиллер не оставляет мысли о «Вильгельме Телле». В сентябре 1802 года он пишет Кернеру, что познакомился с «Швейцарской хроникой» Эгидия Чуди (XVI век).

«…Этот писатель так правдив, так близок по духу Геродоту или даже Гомеру, что безусловно настраивает на поэтический лад».

«Это чертовски трудная задача, — пишет он далее, делясь с другом своими планами относительно новой драмы. — Если даже отвлечься от всех упований, которые связывает публика в наше время с таким сюжетом, мне придется удовлетворить очень высокому поэтическому требованию: надо показать на сцене целый народ с его местными особенностями, целую отдаленную эпоху, и — что важнее всего — совершенно местное, почти индивидуальное явление облечь в форму высшей необходимости и правды. Все же колонны уже возведены, и я надеюсь построить крепкое здание…»

Кроме хроники Чуди — основного источника, откуда Шиллер заимствовал сюжет своей драмы, он знакомится с работами по швейцарской истории известного историка Иоганна Мюллера и множеством книг по географии, природоведению, этнографии, государственному устройству страны.

Он изучает карты Швейцарии — ими увешаны все стены его рабочей комнаты, — проспекты, путеводители, делает многочисленные выписки, собирает все, что может помочь ему представить себе конкретные черты природы и быта швейцарцев.

Неоценимую помощь оказали Шиллеру швейцарские впечатления Гете, которыми тот делился с другом еще тогда, когда сам предполагал писать поэму о Вильгельме Телле.

«Я был весь полон этим прекрасным замыслом, и во мне жужжали уже мои гекзаметры, — вспоминал впоследствии Гете, — я видел перед собой озеро в спокойном свете луны и освещенный ею туман в ущельях гор. Я видел его в блеске веселого утреннего солнца, ликование и жизнь в лесах и на лугах; потом я представлял себе бурю, грозу, которая из ущелий вырывается на озеро. Не забыл я также о тайных сходках на мостах и тропинках в ночной тишине. Все это я рассказал Шиллеру, в душе которого мои картины природы и мои действующие лица сложились в драму. И так как у меня было много другого дела и осуществление моего замысла отодвигалось все дальше и дальше, то я уступил мою тему в полное владение Шиллеру, который и воплотил ее в своих изумительных стихах».

Берег Фирвальштедтского озера — озера четырех «лесных кантонов». Ярко освещенные солнцем лужайки, снежные горы… Слышатся звуки швейцарской пастушеской песни, мелодичный перезвон колокольчиков. Рыбак, пастух, охотник — представители трех основных промыслов мирного швейцарского народа — встречаются здесь, распевая свои песенки… С такой идиллической картины начинается действие драмы.

Но не успевают отзвучать слова песни, как «местность принимает другой вид; глухой грохот слышен в горах, тени облаков пробегают по земле» — начинается буря, а с ней вместе и рассказ о горе швейцарского народа под игом австрийцев, составляющий содержание первых актов.

Защищая честь жены, крестьянин Баумгартен убил одного из имперских наместников-ландфохтов. Погоня следует за смельчаком по пятам. Единственное спасение — переправа через озеро. Но лодочник отказывается вступить в единоборство с разбушевавшейся стихией. Баумгартена спасает подошедший тем временем к берегу охотник Вильгельм Телль. Переправив беглеца в Швиц, он направляет его в дом, где живет один из наиболее уважаемых граждан, «отец всем угнетенным» Штауффахер.

Но беда и под этой кровлей: ландфохту Геслеру не нравится независимая благополучная жизнь Штауффахера. Он не хочет терпеть, «чтоб здесь дома крестьянин строил самовольно и жил свободно, словно господин».

Во всех кантонах глумятся над народом фохты-чужеземцы. Страшное преступление совершено в доме молодого крестьянина Мельхталя. За то, что Мельхталь отказался повиноваться фохту, тот приказал ослепить его старика отца.

Одним из поводов народного гнева служит постройка крепости-тюрьмы Иго Ури. «Надежно вас согнут таким ярмом», — грозит швейцарцам надсмотрщик.

Новое унижение для вольнолюбивого народа придумал самый ненавистный из ландфохтов — Геслер. Он приказывает воздвигнуть на площади деревни Альторф шест, на который надета его шляпа, и воздавать этой шляпе почести, «чтоб император знал ему покорных».

В швейцарских кантонах зреет возмущение хозяйничанием чужеземцев. Напоминая Теллю о попрании народных прав, Штауффахер старается уговорить его обдумать сообща, как восстать против владычества австрийцев. Но Телль иного мнения: «змеи не троньте — и не ужалит. Утомятся сами, увидя наших стран невозмутимость».