Как литератор и философ — ипостась, очень импонировавшая Фридриху, — он был продуктом своего времени, эпохи Просвещения. Его стихи по большей части не представляют никакого интереса. Проза же, особенно лучшие образцы писем, была изящной, утонченной и музыкальной. Суждения короля — философия — были производными от взглядов, принятых в эпоху Просвещения, следствием научных открытий и скептической реакции на неистовость и враждебность Реформации и Контрреформации.
Таланты, увлечения, знания Фридриха разнообразны и многогранны. Его вкусы были, в сущности, консервативны: в политике, музыке, литературе, архитектуре и планировке парков, в живописи Фридрих предпочитал классические формы, с которыми познакомился в юности и полюбил за мягкую красоту. Он пренебрежительно относился к позднему поколению французских драматургов, типа Бомарше: «Какой регресс по сравнению с Мольером!» Его презрение к немецкой литературе было печально известным и стало причиной критики со стороны соотечественников. Некоторые считали, что его вкусы, таланты, амбиции со всей очевидностью доказывали скорее незрелость, чем утонченность, и, вероятно, ему так и не удалось полностью усвоить французскую культуру, к которой он так тянулся, — видимо, виной этому была сама суровая атмосфера Бранденбурга. Даже с точки зрения предпочтений восемнадцатого века он смотрел скорее назад, чем вперед. Король не знал и не привечал Гайдна, писавшего музыку в пору своего расцвета и в последние годы правления Фридриха; он был знаком с превосходными сочинениями раннего Моцарта, творившего в те же годы, но не восхищался ими. Вероятно, дух Вены, Мюнхена, Зальцбурга, проявлявшийся в творениях этих мастеров, не соответствовал вкусам Фридриха, приверженца классицизма, и его нордическому темпераменту.
Однако, возможно, именно личные качества Фридриха были самыми запоминающимися. Его энергия, прямота, военный авторитет, любовь к беспристрастной справедливости, вкус, таланты, образованность, остроумие — все это стало легендой еще при жизни. Наиболее ярко эти качества проявлялись при непосредственном общении. Правда, его остроумие могло быть жестоким; по мало кто из посетителей не засвидетельствовал притягательности и широты тематики его бесед, веселья, которое он мог организовывать. Фридрих не любил, когда ему надоедали, и мог это открыто показать. У него было и остается немало критиков. Для столь многогранного человека, правившего так долго, участвовавшего в стольких сражениях, написавшего много книг, едва ли ситуация могла сложиться иначе. И вот он неутомимо скачет но Европе восемнадцатого столетия, чуть ссутулясь, сюртук помят и в пятнах от нюхательного табака; подносит подзорную трубу к глазам, от которых ничто не может укрыться; поворачивается в седле, чтобы бросить замечание певучим, насмешливым голосом; звук «це» по ошибке произносит как «дзе»; вопросительно смотрит красивыми, пронзительными, будящими тревогу глазами.
Пусть последнее слово скажет Карл Иосиф, принц де Линь, сам выдающийся военачальник и ветеран многих кампаний.
Принц был на двадцать три года моложе Фридриха и практически во всем выступал его противоположностью. Он дрался против Фридриха во многих сражениях, включая Лейтен и Гохкирх. Принц был католиком, верным подданным империи и преданным слугой Марии Терезии, приверженцем дома Габсбургов, личным другом императора Иосифа, утонченным и остроумным гостем различных дворов Европы, а также способным ученым и самобытным писателем. Де Линь пришел к пониманию того, что в силезском вопросе право было на стороне Фридриха. Но что касается самого короля — Фридрих, говорил принц де Линь, был
INFO