Фронтовик не промахнется! Жаркое лето пятьдесят третьего

В столе ящики полны старыми ежедневниками, записными книжками. Всё то, чего Андрей не видел дома у убитой. Быстро пролистал. Некоторые записи датированы сорок восьмым, пятидесятым годом. Такие ежедневники его не интересовали. Если убийство как-то связано с профессиональной деятельностью журналистки, то искать надо записи этого года, последние три-четыре месяца. Если Орлова нарыла нечто компрометирующее на человека, он попытается любым способом не дать выйти статье. Андрей изъял из стола ежедневник с записями встреч и толстую записную книжку. Вот её начал читать с последней страницы. Наткнулся на слово «Святоша», причём подчёркнутое, с восклицательным знаком. Андрей показал запись Ларисе.

– Не знаете, кто это такой?

– Что-то она говорила. Но это было месяца полтора-два назад.

– Это кличка, фамилия? Он на железной дороге работает?

– Хоть убейте, не помню.

И в испуге прижала ладошку к губам. Не упокоена пока Орлова, а она об убийстве.

– Постарайтесь вспомнить. Для начала – где состоялся разговор, какие-то незначительные детали.

– Точно, говорили о новых туфлях, она как раз купила. Потом сказала, что придётся ехать ещё раз на разъезд. И фамилию назвала.

Андрей молчал, боясь отвлечь от мысли Ларису.

– Нет, крутится что-то, но не могу.

– Хорошо. Я забираю записную книжку и ежедневник. Повнимательнее посмотрю. А вы после работы попытайтесь ещё раз вспомнить разговор. Если получится, вот телефон уголовного розыска.

Андрей написал на бумажке номер. Из редакции сразу в отдел направился. Только вошёл, а Ватутин ему:

– Тут судмедэксперт телефон уже оборвал, тебя разыскивая.

– Понял.

Андрей позвонил эксперту.

– Есть интересующие данные, не для телефона. За час успеете до нас добраться?

– Уже еду.

Андрей положил в свой стол бумаги из редакции, ринулся в судмедэкспертизу. Семён Ильич был слегка подшофе. На взгляд Андрея, работать трезвому в этом заведении невозможно. В экспертизу привозят трупы, на которые и смотреть-то страшно – после автокатастроф, обгорелые после пожара, расчленённые. Выдержать это может только человек с сильной психикой.

– Подсаживайтесь, Андрей Михайлович! Выпить не хотите? Конец рабочего дня, чистый спирт.

– Мне ещё работать.

– Так вот, перейдём к делу. Ранение вашей Орловой пулевое, жизненно важные центры не задеты. Незначительное оперативное вмешательство, неделю, от силы десять дней больничного. Но!

Семён Ильич вскинул указательный палец. Эффекты он любил. Надев на правую руку резиновую перчатку, выудил из ящика стола стеклянную чашку Петри, в которой лежала пуля.

– Что вы видите?

Андрей протянул руку, желая взять пулю, рассмотреть её. Семён Ильич резким движением отвёл чашку в сторону.

– А вот брать в руки не рекомендую. Что-нибудь необычное замечаете?

– Головка пули надпилена крест-накрест.

– Правильно. А для чего?

– Полагаю – нанести наибольшие повреждения.

– Чушь! Это утверждение верно только для высокоскоростных пуль, скажем – винтовочных. Тогда от удара в тело или любую преграду она сильно деформируется. А эта пуля не потеряла формы. Надпилы эти сделаны для яда.

– Что вы хотите этим сказать? Пуля была отравленной?

– Именно! И не играет роли, куда она попала – в палец, в ухо или живот. Жертва умрёт в обязательном порядке.

– Какие-то шпионские страсти!

– Почти угадали. Это не самоделка. Во время войны я встречался с такими, когда немцы забрасывали к нам диверсантов с заданием уничтожить видных военных или политических деятелей.

Андрей несколько минут молчал, переваривая услышанное. Выходит – убийство не совсем уголовное. Сообщить в госбезопасность? Шпионы – это их профиль. Но был ли шпион? Не исключено, что Орлова наткнулась на диверсанта, не обезвреженного нашей контрразведкой и осевшего после войны среди мирного населения.

В конце концов, пистолет с отравленными пулями мог попасть случайно в недобрые руки и диверсанты здесь вообще ни при чём? Сразу множество версий крутилось в голове. Очнулся от булькания льющейся жидкости. Семён Ильич из стеклянного пузатого флакона наливал в мензурку спирт.

– Плесните и мне, – попросил Андрей. – Что-то в голове мысли роятся.

– Я же сразу предлагал. Спирт раньше пили? Знаете как?

– Употреблял.

Андрей взял мензурку, выдохнул, выпил. Не дыша, налил в мензурку воды из графина, выпил и выдохнул. Семён Ильич наблюдал за ним внимательно, кивнул.

– Наш человек!

– Вы мне скажите, что за яд и как долго он может сохранять свои свойства.

– Не сказал разве? Старею! Цианистый калий. Немцы часто его применяли, зашивали ампулы с ядом в воротнички. В случае опасности захвата НКВД агент раскусывал ампулу, и всё, допрашивал его уже апостол Пётр.

Семён Ильич хихикнул.

– Хранится яд долго. Лучше в герметичной посуде, конечно. Но, как видите, через девять лет после окончания войны своих смертоносных качеств не потерял.

– Акт вскрытия готов?

– А как же!

Семён Ильич достал из стола оформленный акт, с подписью и печатью.

– Пулю заберу на баллистическую экспертизу. Вдруг повезёт и этот ствол когда-то раньше засветился.

– Большой, а в сказки веришь. И сами пулю берите в резиновой перчатке, и баллистикам обязательно скажите.