Фронтовое братство

Из стволов десантных карабинов и автоматов злобно засверкали синеватые вспышки. Это походило на сражение с ветряными мельницами.

— Vive la L'egion! [49]— крикнул Легионер, размахивая автоматом над головой. И тигром бросился в комнату, где уже взорвалась брошенная им граната.

Там поднялся неимоверный шум, словно он сражался с несколькими партизанами; но минуты через две мы выяснили, что там за битва. Легионер наткнулся на платяной шкаф без дверцы, тот повалился на него, и Легионер оказался словно бы в капкане. Высвобождался он с криком и стуком.

Через четверть часа весь второй этаж был жутко разгромлен. Пух из толстых крестьянских перин, которые мы с перепугу вспороли, сеялся повсюду, словно мелкий снег.

Мы стояли на лестничной площадке и напряженно прислушивались. Всюду темнота. Снизу до нас долетел легкий шорох.

— Mon Dieu, — негромко вырвалось у Легионера.

По спинам у нас поползли мурашки страха. Хайде первым потерял голову.

— Кто там? Мы держим вас на мушке, дьяволы! — заорал он так, что тихий дом содрогнулся.

За его криком последовала полнейшая тишина. Мы вновь напряженно прислушивались в полной уверенности, что здесь есть еще кто-то живой.

— Может, убраться отсюда? — прошептал Малыш, подходя к одному из окон.

Снова шелест внизу.

— Стой! — крикнул Порта и выпустил вниз очередь из автомата. — Стой!

Малыш взвыл и выскочил в окно, обдав нас осколками стекла.

Всех охватила паника. Мы больше не могли выносить неизвестность. Все стремились выбраться наружу. Малыш словно бы унес с собой нашу смелость.

У Хайде заело затвор. И он запустил автоматом в неведомое существо в темноте.

Мы как-то ухитрились выбраться наружу — все, кроме Штеге. Он остался внутри.

— Нужно его вызволить, — сказал Старик. И мы снова вошли в проклятый дом.

— Хуго, где ты? — негромко позвал Старик.

Кто-то чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу на столе.

В тусклом свете мы увидели высокого, тощего человека в полосатой концлагерной робе. Старик первым оправился от удивления.

Жутко исхудавший человек вытянулся по-военному и, не сводя глаз со Старика, отрапортовал:

— Герр фельдфебель! Заключенный номер тридцать шесть семьсот восемьдесят девять пятьсот восемь А докладывает. что покинул свою железнодорожно-строительную команду сорок три пятьдесят шесть Ост!

— Пресвятая Дева! — воскликнул Порта. — Ну и высказывание. Ты выучил его не в воскресной школе.

— Зебра, есть тут еще кто-то? — спросил Малыш.

— Никак нет, герр ефрейтор.

— Кончай ты, — раздраженно прикрикнул Старик.

— Это почему? — спросил Малыш, польщенный обращением по званию и словом «герр». Такого он еще не слышал.

— Заткнись, — приказал Старик. — Отыщи Штеге, чтобы можно было продолжить игру. — И обратился к лагернику: — Поешь чего-нибудь. Похоже, тебе это необходимо.

Старый лагерник нервозно огляделся. Он стоял посреди комнаты, вытянув руки по швам.

— Садись, старик, — улыбнулся Порта, радушно указав на стол. — Возьми ломоть хлеба и кусок мяса. Жратвы тут много. Найдешь и чем горло промочить.

Челюсть старого лагерника конвульсивно задвигалась.

— Герр обер-ефрейтор, заключенный номер тридцать шесть семьсот восемьдесят девять пятьсот восемь А просит разрешить ему сделать заявление.

— Говори, приятель, — проворчал Малыш, сдвинув светло-серый котелок на лоб.

Старый еврей молчал. Казалось, он подбирает нужные слова. Он понимал, что неосторожное слово может повлечь за собой смерть. Несмотря на наши нарукавные повязки с черепом, костями и красноречивой надписью «Strafabteilung» [50]

, он видел в нас врагов.

— Эй, зебра! Что хотел прошептать нам? — рявкнул Порта. И ткнул грязным пальцем в сторону высокого, исхудалого человека с желто-серым, давно не мытым лицом.

Лагерник устало переводил налитые кровью глаза с одного из получающих плату от государства убийц на другого.

— Ну, что хотел сказать? — усмехнулся Брандт, бывший водитель вездехода. И принялся ожесточенно высасывать зуб с дуплом, издающим ужасный запах. Идти к зубному врачу он не осмеливался, предпочитая терпеть боль. В конце концов мы стали совать в дупло всё — от пороха до соляной кислоты. Даже сушеный птичий помет. Это была идея Порты.

— Скажи что-нибудь, — обратился я с улыбкой к человеку в полосатой робе.

— Да заткнитесь вы, болваны! — прикрикнул Старик. — Не видите, что сводите человека с ума своими дурацкими вопросами? Не понимаете, что от страха он еле жив? Если б видели себя в зеркале, тоже получили бы шок. Дьявол — красавец по сравнению с вами.

Он подошел к старому еврею и обнял его за плечи. Почесал бровь мундштуком трубки и заговорил на свой обычный манер:

— Не нужно бояться нас, друг мой. Мы не такие плохие, какими выглядим. Что ты хотел сказать? Говори свободно! Если считаешь, что мы тупые свиньи, скажи. Потому что так оно и есть.

Лагерник глубоко вздохнул и посмотрел на Старика, невысокого, плотно сбитого рабочего с бородатым, добродушным лицом под черной пилоткой танкиста. Глаза их встретились. Почти черные — лагерника и ясные, голубые — Старика. Мы поняли, что эти люди нашли друг друга.