Фронтовые корреспонденции

Мы пошли к только что прилетевшему бомбардировщику. Его заправляли к следующему вылету. К кассетам подкатывали в решетчатой деревянной таре тяжелые бомбы. Их с трудом поднимали на руках и вкладывали в кассеты. На них были еще следы снега. В пустые места, остававшиеся в кассетах, впихивали листовки для германских солдат. Механики проверяли открытые моторы. Из подъехавшей к самолету цистерны перекачивали бензин. Над самолетом трудились человек пятнадцать. Они работали так быстро, что даже не имели времени повернуть голову - естественное движение человека, который чувствует, что на него смотрят. От людей валил пар. Было очень холодно.

Майор показал мне множество мелких и крупных латок на крыльях и хвостовом оперении самолета. Латки были сделаны очень аккуратно и закрашены.

- Вчера наши птенчики привезли штук шестьдесят пробоин, - сказал майор.

638

В это время майору доложили, что другой экипаж другого самолета готов к вылету. Моторы запущены.

Майор дал разрешение на вылет, и мы снова пошли к домику. Когда мы шли, над нашей головой низко пролетел бомбардировщик.

- Это он? - спросил я.

- Это сосед, - ответил майор, не поднимая головы.

- Откуда вы знаете? Вы ведь даже не посмотрели на него.

- А по звуку, - сказал майор с удивлением, очевидно, поражаясь моей неосведомленности.

- Я узнаю по звуку и собственный самолет, - сказал политрук Дубинин, который шел рядом с нами.

- Он милого узнает по походке, - заметил майор, усмехаясь. Но тут же стал очень серьезен. - Пошел, - сказал он, прислушавшись.

И начался новый пятидесятиминутный тур сдерживаемого изо всех сил волнения.

Прошло десять минут. Мы сидели в домике.

- Поступила радиограмма, - доложил радист. - "Все в порядке. В строю самолетов один".

- Хорошо, - сказал майор.

Теперь будут самые неприятные десять минут. Они будут бомбить и не смогут давать радиограммы.

Я стал перелистывать любовно сделанный альбом - историю части. Здесь были портреты летчиков-орденоносцев, диаграммы боевых вылетов, своих и немецких потерь. Я вздрогнул, когда услышал голос радиста:

- Товарищ майор, поступила радиограмма: "Все в порядке. Задачу выполнили. В строю самолетов один".

- Это хорошо, - сказал майор. - Отбомбились. Теперь будут самые неприятные десять минут. Ведь они у меня пошли без сопровождения.

Майор некоторое время походил по комнате, потом молча вышел. Я пошел за ним. Он погулял по двору, посмотрел на часы, ступил на свой ящик и взялся за бинокль, висевший у него на груди.

- Летит, - сказал он и поднес бинокль к глазам.

Мы пошли на аэродром. И повторилось все то, что я уже видел. Новая тройка шла, почти бежала нам навстречу. Майор торопился к ним.

- Вчера не вернулся один экипаж, - сказал он на быстром ходу. Замечательные ребята! Я еще не теряю надежды. Могут еще прийти. Правда?

- Конечно, - ответил я, - теперь от немцев часто приходят.

- Я тоже так думаю, - сказал майор.

Он остановился и, приложив руки к шлему, стал слушать донесение.

Вечером я разговаривал с первой тройкой, бомбившей аэродром. Уже из штаба армии было получено известие, что наша авиация уничтожила все немецкие самолеты, обнаруженные утром. Настроение у трех молодых людей было приподнятое. День прошел очень хорошо.

Мы сидели в комнате политрука Дубинина - комиссара эскадрильи, опытного, знающего пилота. Он воспитал эту тройку и гордился ею.

- Вот они, наши птенчики! - сказал он. - Летчик сержант Мельников, штурман сержант Гапоненко и стрелок-радист старшина Каверников.

"Птенчики" переглянулись и засмеялись.

Выяснилось, что экипажу самолета шестьдесят два года: Мельникову двадцать три, Каверникову- двадцать, а Гапоненко - девятнадцать.

- Как раз стукнуло шестьдесят два, - заметил Мельников со смехом.

- Да вы, ребята, снимите комбинезоны, - сказал политрук, - здесь жарко. Опустите их до пояса. Как в столовой.

"Птенчики" опустили комбинезоны, и тогда на трех гимнастерках засветились золотом и эмалью три новеньких ордена Красного Знамени.

Я хотел бы рассказать читателям биографии этих молодых храбрецов. Но их нет еще. Их биографии только еще начинаются. Во всяком случае, семьдесят четыре блестящих боевых вылета - прекрасное начало.

Как все было? Они учились. Мельников окончил семилетку. Потом учился в животноводческом техникуме. Мечтал стать музыкантом, но в музыкальный техникум ему не удалось попасть. Потом он работал на лесозаводе и без отрыва от производства учился в аэроклубе.

- Когда к нам приехали летчики, настоящие летчики, отбирать ребят в летную школу, они мне сразу понравились, - сказал Мельников, - вот они, оказывается, какие, летчики... Такие, знаете... эластичные. Они мне здорово понравились с первого раза.