Фрунзе

ЯРОСЛАВСКОЕ ВОССТАНИЕ,

ИЛИ ГЛОТОК СВОБОДЫ

В СГОРЕВШЕМ ГОРОДЕ

Фрунзе не остался в Минске. Сначала поехал в Петроград на I Всероссийский съезд крестьянских депутатов. Потом несколько раз еще возвращался в Минск, пока окончательно не перебрался в те края, где он участвовал в первой русской революции и где его хорошо помнили партийные товарищи.

Здесь и началась его большая политическая карьера. В сентябре 1917 года Фрунзе избрали председателем Шуйского уездного Совета и уездным комиссаром юстиции. Тогда большевики старались легальным образом утвердиться в местных органах власти, так что его избрали еще и председателем уездной земской управы и городской думы. Словом, вся власть сконцентрировалась в его руках.

«В самом Иваново-Вознесенске, — вспоминал Михаил Васильевич, — господство в Советах принадлежало безраздельно нашей партии, не имевшей никаких сколько-нибудь серьезных политических конкурентов. Несколько хуже дело обстояло в Шуе, где довольно сильно сказывалось влияние социалистов-революционеров, успевших прочно осесть в Совете крестьянских депутатов.

Помимо своего промышленного значения Шуя являлась довольно крупным военным центром, так как в ней были расквартированы около тысячи солдат и офицеров. Шла неустанная работа в гарнизоне, в результате которой фактическими руководителями гарнизона были полковые комитеты, которые были целиком в руках нашей партии».

Февраль был праздником избавления от власти, которая так надоела и опротивела всем. Люди, которых никто не выбирал, которые сами себя назначали на высокие должности и высокомерно взирали на народ, вдруг обнаружили, что их ненавидят и презирают.

А дальше начались революционные будни. Надо устраивать жизнь по-новому. А как? Считалось, что освобождение России от царского гнета само по себе вызовет энтузиазм в стране. Но выяснилось, что нет привычки к самоорганизации. В стране всегда существовала только вертикаль власти, но не было горизонтальных связей. Люди не привыкли договариваться между собой — ведь всё решало начальство. Не было привычки принимать во внимание интересы других. Господствовала нетерпимость к иному мнению. Компромисс — презираемое слово.

Всё, что делалось после Февраля, делалось слишком поздно, слишком медленно, слишком половинчато. Упущения и ошибки складывались и умножались, под их бременем республика пала. Временному правительству не хватало авторитета. Общество так быстро устало от бесконечных раздоров, уличных демонстраций, нищеты и нехватки продовольствия, что жаждало передать власть тем, кто вернул бы стране порядок и благополучие.

Эпоха Февраля была слишком короткой, чтобы демократические традиции укоренились. Для этого требуются не месяцы, а десятилетия. К Октябрю 1917-го все были подавлены, измучены, истощены. Страна не выдержала испытания свободой.

Двадцать пятого октября 1917 года Фрунзе созвал у себя в городе чрезвычайное заседание Совета, объявил о перевороте в Петрограде и о переходе государственной власти к большевикам.

«Не помню ни одного случая протеста или недовольства, — рассказывал Михаил Васильевич. — Все противники переворота из числа интеллигенции и городского мещанства не могли бы слова сказать против при том настроении, какое имело место в народе. Разумеется, переворот произошел без пролития капли крови, без единого выстрела».

Фрунзе провел собрание офицеров местного гарнизона. Объявил им о государственном перевороте и предложил всем принять присягу советской власти. Тем, кто отказался, рекомендовал подать в отставку, гарантировал им полную безопасность. Почти все офицеры присягнули большевикам.

Тридцать первого октября Фрунзе поехал в Москву, чтобы понять, как действовать дальше. Добрался до бывшего генерал-губернаторского дома на Тверской улице, где разместился военно-революционный комитет. Но всем было не до него — еще шли бои.

«Тверская улица по направлению к Кремлю была пересечена окопом, — вспоминал Михаил Васильевич. — Позади окопа стояла трехдюймовая пушка».

Он вознамерился лично принять участие в сражении за город, который в отличие от Петрограда не желал без сопротивления сдаваться большевикам. Присоединился к отряду красногвардейцев.

«При выходе на Петровку перестраиваемся и двигаемся узкой лентой в два ряда по тротуару. Вдруг где-то близко раздается выстрел. Весь наш отряд испуганно шарахается в сторону, причем некоторые по неопытности задевают прикладами, а порой и штыками своих соседей, и до меня доносится злобная ругань. Раздается еще несколько беспорядочных выстрелов. Всматриваюсь в окна, стараясь узнать, откуда стреляют. Никого не видно. Вдруг слышу шипящий от злобы голос нашего начальника:

— Прекратите пальбу, идиоты.