Фрунзе

В июне 1904 года Фрунзе из города Верный отправил прошение директору института — известному математику князю Андрею Григорьевичу Гагарину: «Желая получить дальнейшее образование во вверенном Вам заведении на экономическом отделении, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство о зачислении меня в число студентов; при сем прилагаю три фотографические карточки и документы, необходимые для поступления, а именно: копию с аттестата зрелости, копию метрического свидетельства и копию с свидетельства о приписке к призывному участку; недостающий же документ о принадлежности к сословию высылаю через несколько дней дополнительно, ибо сей документ, должный быть полученным мною из г. Пишпека, за дальностью расстояния не поспел к сроку».

Странная для будущего военного министра деталь встречается в его письме приятелю от 10 февраля 1905 года: «В военное поступать не советую, испортишь всю жизнь. У меня прямо сжалось сердце, когда я в бытность в Москве увидел наших земляков. Боже, что из них делает военщина: ничего не знают, ничего не слышат…»

Михаил Фрунзе был человеком тонко чувствующим, неравнодушным к страданиям других людей. Это вовлекло его в революционную деятельность, но помешало получить образование — он окончил только три курса института.

Но юный студент не сразу стал сторонником бунтовщиков. В марте 1904 года он описывал приятелю настроения после только что начавшейся войны с Японией: «Мы с нетерпением ожидаем известий с Дальнего Востока; дела наши как будто начинают там поправляться. Жаль вот только, что у нас в России среди студенчества опять происходят беспорядки. В Петербурге закрыт горный институт, прикрыты женские медицинские курсы и, как говорят, университет; в Москве — Бестужевские педагогические курсы для женщин. Это всё на руку японцам. Они очень рассчитывают на эти беспорядки, а в особенности на смуты, могущие произойти в Финляндии, Польше и на Кавказе…»

Плата за учебу составляла 25 рублей в год. За младшего брата заплатил старший. Студент-медик Константин Фрунзе был командирован Российским обществом Красного Креста на театр военных действий — в далекую Маньчжурию, где истекала кровью русская армия и нужны были врачи. Положенную ему стипендию из средств земства Семиреченской области Константин передал младшему брату. В сентябре 1904 года Михаилу переслали в Санкт-Петербург 180 рублей.

Он был по-настоящему увлечен учебой: «Своим выбором я очень доволен. Профессора у нас прекрасные: среди них есть и такие знаменитости, как Менделеев; из наук мне особенно нравятся химия, политическая экономия и история. По экономии и истории пишу сейчас рефераты, которые буду читать и защищать на диспуте».

Да, иметь возможность слушать лекции такого ученого, как Дмитрий Иванович Менделеев, дорогого стоит! Нет сомнения, что в другую эпоху имя самого Фрунзе вошло бы в историю российской науки. Совершенно серьезно он наставлял приятеля: «Советую тебе заняться чтением, но только не пустяков, а серьезных книг, это тебе потом очень и очень пригодится; барышень же брось, это ничего тебе не даст, кроме кратковременного удовольствия…»

Но столица забурлила! Неудачная война с Японией стала катализатором революционных настроений, и Фрунзе ощутил биение политической жизни, оторвавшей его от учебников. Он делился с товарищем последними петербуржскими новостями: «В печати теперь пишут так, как никогда не писали; везде предъявляются к правительству требования конституции, отмены самодержавия; движение очень сильно. Не нынче, так завтра конституция будет дана; не дадут в этом году, дадут в следующем…

Вчера был устроен вечер в здании института, была масса народу: профессоров, студентов, курсисток и вообще всякой публики; после вечера собралась сходка, на которой присутствовало свыше двух тысяч человек. На этой сходке было решено вверить руководительство главному комитету социал-демократической партии. От него в нужный момент и пойдут приказания».

Взбудораженное столичное студенчество кипело, собрания и сходки заставляли забыть об учебе даже самых увлеченных наукой юношей. Молодежь выходила на улицы и сразу же сталкивалась с полицией. Звучали речи, еще недавно казавшиеся немыслимо крамольными, — требования всеобщего избирательного права, созыва Учредительного собрания, свободы слова.

Михаил Фрунзе не желал быть только наблюдателем. Политическое взросление происходило очень быстро. В нем проснулась организаторская жилка: «Я принялся за устройство семиреченского землячества; дело идет на лад. В это землячество должны поступить не одни петербуржцы, так что землячество обещает быть грандиозным. Сейчас написал письма в Москву, Одессу, Казань, чтобы узнать отношение тамошних наших студентов к этому вопросу. Землячество первой целью будет иметь взаимную поддержку, для чего будет образована касса взаимопомощи. Эта цель самая главная, но, конечно, не одна она имеется в виду…»