Фуко

Однако, если копнуть глубже, то окажется, что есть здесь и нечто положительное. Дело в том, что сама складка, удвоение представляет собой своего рода Память, "абсолютную память", или память о внешнем, находящуюся по ту сторону короткой памяти, которая вписывается в страты и архивы, по ту сторону пережитков, еще обнаруживающихся в диаграммах. Уже эстетическое существование древних греков пробуждает прежде всего память для будущего, и очень скоро процессы субъективации начинают сопровождаться записями, из которых получаются подлинные мемуары, "гипомнемата"[32]

. Память — это подлинное название отношения к себе или воздействия на себя со стороны себя же. Согласно Канту, время есть форма, в которой дух воздействует сам на себя, подобно тому, как пространство —? форма, в которой на дух воздействует нечто иное; следовательно, время представляет собой "самовоздействие" и | образует основную структуру субъективности

[33]

. Но время в

качестве субъекта или, точнее, субъективация, называется — памятью. Это не та короткая память, что приходит потом и противостоит забвению, а "абсолютная память", которая дублирует настоящее, удваивает внешнее и составляет нечто единое с забвением, поскольку она является сама собой и без конца забывается, чтобы всякий раз заново пересоздаваться: ее складка на самом деле совпадает с разглаживанием, потому что последнее присутствует в первой в качестве того, что складывается. Только забвение (разглаживание) вновь обретает то, что складывается в памяти (в самой складке). Фуко в конце своей жизни заново открыл для себя Хайдеггера. Памяти противостоит не забвение, а забвение забвения, растворяющее нас во внешнем и образующее смерть. И наоборот, пока во внешнем имеется складка, внутреннее ему равнообъемно, как память равнообъемна забвению. Вот эта равнообъемность и составляет жизнь, протяженную длительность. Поскольку время есть складчатость внешнего, оно становится субъектом, и на этом основании способствует переходу всякого настоящего в забвение, но сохраняет все прошлое в памяти: забвение как невозможность возврата, а память как необходимость начинать все заново. Фуко долго представлял себе внешнее как конечную и более глубинную, нежели время, пространственность; последние его произведения вновь представляют возможность поместить время во внешнее и мыслить внешнее как время при наличии складки[34].

Именно в этом пункте и происходит неизбежное столкновение Фуко с Хайдеггером: "складка" преследовала Фуко на протяжении всего его творчества, но ее истинная значимость обнаруживается лишь в его последних работах. В чем сходства я различия между Фуко и Хайдеггером? Понять это можно лишь в том случае, если взять за отправную точ^су разрыв Фуко с феноменологией в "вульгарном смысле слова, то есть с интенциональностыо. Фуко не признает чт-о сознание нацелено на вещи и уведомляет о собственном присутствии в мире. В сущности, интенциональность служила для того, чтобы отбросить всякого рода психологизм и натурализм, но при этом она изобрела новый психологизм Я натурализм, вплоть до того, что, как говорил Меоло Понти, ее стало трудно отличить от learning. Она восстановила психологизм синтеза сознания и значений, натурализм "изначального опыта" и предмета невмешательства в существование предмета в мире. Этим и объясняется двойкой отвод со стороны Фуко. Разумеется, пока все ограничивается словами и фразами, можно верить в интенцкональность, посредством которой сознание на чтото нацеливается и тем самым себя обозначает (в качестве означающего); пока мы ограничиваемся предметами и состояниями предметов, можно верить в некий "изначальный опыт" который позволяет предмету существовать, когда он проходит через сознание. Но "заключение в скобки" которое предлагает феноменология, должно было бы преодолеть слова и фразы, ставя на их место высказывания, и преодолеть предметы и положения предметов, ставя на их место видимости. Между тем, высказывания ни на что не нацеливаются, потому что они ни с чем не соотносятся, более того, они и не выражают субъект, а просто отсылают