м
и куда она его вела,
я не знаю. Но
на ней был
совершенно
потрясающий
шарф. Он был
надет не
потому, что
было холодно.
Он был надет
так просто, для красоты.
Шарф был, по-видимому,
тонкий-тонкий.
Я так решил,
потому что
он от лёгкого
ветерка
как будто
бы летал. И
он был очень яркий. Там
много было красного,
жёлтого и
каких-то ещё
цветов, которых
я никогда
ещё на одежде
ни у кого не
видел.
Сего
дня,
когда
англичанка
пришла к
нам в класс,
на ней был
тот самый яркий
шарфик, который
я уже видел на
ней когда-то
на улице. И
вот она вошла в
класс, села
за свой стол,
открыла
журнал и
сказала:
«Сейчас
пойдёт
отвечать
урок...»
Тут она
стала
пальцем по
журналу
вести. Пока
онаэто
делала,
в классе
была мёртвая
тишина. Ну, в
такие минуты
у нас всегда
тишина мёртвая.
Те, которых
давно не
вызывали,
затихают,
потому что,
во-первых,
не хотят
привлекать
внимание
учителя к
себе, а во-вторых,
бросаются
к учебнику,
пытаясь в
последнюю
минуту что-то
там прочитать.
А те,
кот
орых
вызывали
недавно, тоже
затихают.
Потому что,
раз их недавно
вызывали,
то, значит,
теперь не вызовут.
А раз они знали,
что их не вызовут,
они вообще
ничего не
учили. И поэтому особенно
боялись.
И вот на
ша
англичанка
вела и вела
пальцем по
журналу и
наконец
сказала:
«Пойдёт
отвечать
урок Пудовкин».
И все
обр
адовались,
что Пуда вызвали.
А обрадовались
все потому,
что ему
позарез нужно
было исправить
двойку. Иначе
мама его просто бы
убила. И Пуд
всё просил
англичанку
вызвать его.
А англичанка
ему говорила,
зачем, мол,
тебя вызывать,
ты же ничего
не знаешь. И
Пуд говорил,
что он всё
равно должен
исправить
двойку и
что он всё выучил.
И вот
након
ец
англичанка
вызвала Пуда.
И он медленно
двинулся к
доске. Когда
он дошёл до
доски,
англичанка
попросила
его написать
новые неправильные
глаголы,
которые она задавала
к сегодняшнему
дню.
Пуд
взял мел и
собр
ался
что-то на
доске писать.
У него были заготовлены
какие-то
шпаргалки.
Но он никак
не мог понять,
какую
шпаргалку
ему надо
достать.
А
англич
анка,
которая обычно не
давала
никому пользоваться
шпаргалками,
тут ничего
Пуду не стала
говорить. Хотя мы
все понимали,
что она видит, как
он хочет со
шпаргалки
что-то прочесть.
Но она не просила
его убрать
шпаргалки
и вообще
ничего не
говорила
ему и молча
ждала, чем
же это всё кончится.
И, конечно же, она прекрасно
знала о том,
что мама Пуда
его убьёт,
если он опять получит
двойку.
Прошло
минут двадцать,
а Пуд так
ничего и не
написал на
доске. Тогда англичанка
объявила,
что придётся
опять поставить
ему двойку.
А Пуд сказал,
что он всё
учил.
И тут,
кон
ечно, англичанка
должна была
сказать то,
что говорят
все учителя
в таких случаях:
«Учил –
глагол
несовершенного
вида. Надо было не учить, а
выучить». А
наша
англичанка
только сказала,
что так уж и
быть, мол, Пудовкин,
не надо писать
ничего такого
нового. И она попросила
его назвать
любые неправильные
глаголы в
трёх формах.
Пуд опя
ть пытался
что-то вспомнить.
Он хотел что-то
вспомнить,
но вспомнить
ничего не
мог. Тогда англичанка
попросила
его назвать
один неправильный
глагол в трёх
формах.
Она
сказала,
что если
Пуд сейчас
назовёт
любой неправильный
глагол, только один
неправильный
глагол в трёх
формах, то
она немедленно
поставит
ему тройку.
Тут я
реш
ил, что
сейчас самое
время что-то
такое Пуду
подсказать.
И я прошептал:
«Ту пут – пут
– пут».
И все
засме
ялись.
А все засмеялись,
потому что
получалась
такая опасная
для Пуда
игра слов с очень явным
намёком и
на его фамилию, и
на его кулаки
пудовые.
А
англич
анка
опять сказала:
«Любой
неправильный
глагол, Пудовкин».
И я опя
ть
прошептал:
«Ту пут – пут
– пут».
И не
сколько
человек со
мной то же самое
прошептали.
Пуд,
кон
ечно, всё услышал.
Но емуочень не
хотелось
говорить «ту пут –
пут – пут». А
англичанка
сделала
вид, что она ничего
не слышала,
и опять повторила,
что она клянётся
поставить
Пуду тройку,
если он назовёт
любой неправильный
глагол в трёх
формах.
Тут уже
весь
класс стал
скандировать:
«Ту пут – пут
– пут. Ту пут –
пут – пут».
Англича
нка
не выдержала
и сказала
строго:
«Тихо!» – это всем.
И потом только Пуду:
«Ну, Пудовкин,
пожалуйста».