Фургончик с мороженым доставляет мечту

Когда мы проходили мимо карибских островов, на «Толстушку Мари» напали пираты. Они перебили почти всю команду, а те, кто остался, предпочли сдаться в плен, на милость захватчиков. Калеб отчаянно сражался, но когда увидел, что пираты направились в трюм, желая оценить свой улов, бросился следом.

Сольвейг ненадолго прервалась, закрыла глаза и поджала губы. С минуту напряженную тишину разбавляло лишь тиканье часов и посапывание кота. Наконец, собравшись с силами, она снова заговорила:

– Я никогда прежде не видела таких черных людей. Черных как внутри, так и снаружи. Они говорили на неведомом мне языке, выкрикивали странные слова, будто обрубки настоящих, смеялись и улюлюкали. Их потешала смерть, забавляла чужая боль. Лица были худыми, а в глазах плескалось безумие. Я пряталась среди мешков с зерном, но знала, что пираты непременно найдут меня. Я не могла умереть, а это значило лишь одно… я стала бы их любимой игрушкой. Рабыней неутолимой похоти.

Даниэль невольно сжал кулаки. Все вокруг – комната, постель, желтоватый свет, скрадывающий полумрак, – стало красным. Пульс отбойным молотком застучал в ушах от одной только мысли, что кто-то мог навредить его Галатее.

– Один из пиратов, наверняка их капитан, добрался до меня. Он был самым высоким и крепким. Его руки покрывали наколки и шрамы. Он склонился надо мной, рот скривился в оскале. Половины зубов не было вовсе, а те, что остались, он заточил как звериные клыки. Он схватил меня и потащил. Но Калеб успел вовремя. Он набросился на вожака с голыми руками. Он готов был драться до последней капли крови. Остальные пираты не стали вмешиваться. Они стояли вокруг, горланили и рычали, наблюдая за дракой. Мне казалось, ей не будет конца. Я не хотела, чтобы Калеб погиб из-за меня.

– Но он выжил, – Даниэль говорил с трудом, чеканя слова по одному. Ярость еще кипела внутри, прорываясь наружу когтями и заточенными клыками.

– Выжил. Он был меньше и быстрее противника. Изматывал его. А когда тот выбился из сил, Калеб набросился сзади и душил, пока пират не рухнул замертво, – Сольвейг замолчала и замерла. Лишь беспокойные пальцы теребили край одеяла.

– Что было дальше?

– Пираты сочли это достойным уважения. Они не тронули нас, но высадили на крохотный необитаемый остров без запасов еды и пресной воды. Мы провели там одиннадцать дней, пока нас не подобрало другое торговое судно и не увезло обратно, в Старый Свет. Калеб был ранен и слаб. Я собирала дождевую воду и фрукты, но этого едва хватало, чтобы выжить. Я не могла умереть, и потому отдавала ему все, как он отдавал мне свою еду на корабле. Но все это время Калеба не покидало присутствие духа. Вернее, его остатки. Он не выпускал из рук колоду, все перебирал карты, а когда его сознание угасало от голода и ран, повторял как скороговорку: «Червы, бубны, пики, крести, девять жизней – все на месте». Он по-прежнему верил в свою удачу. Там, на острове, я рассказала ему и свою тайну, рассказала, почему бежала из Европы. Не знаю, услышал ли он меня, но под конец, когда спасение было уже близко, над Калебом нависла смерть. В наполовину сне, наполовину бреду я видела ее тень, будто крылья птицы. Он и сам чувствовал это, и тогда отдал мне свою удачу: «Береги ее, Сольвейг».

Я не знала, чем это обернется. Тогда я сочла чудом и корабль, появившийся на горизонте, и то, что за время нашего плавания Калеб пошел на поправку. Когда мы ступили на землю, наши пути разошлись, здесь, в Венгрии. Лишь много позже я поняла, что это, – Сольвейг взяла со столика колоду, – не просто карты.

– Вы вернете ему мечту? – Гнев наконец улегся в груди Даниэля, свернулся клубком черноты, в точности, как дремлющий рядом кот.

– Вы видели, что с ним стало. Вернуть ему это, – она играючи пропустила между пальцами пару тузов, – мой долг.

– Но как выманить его из номера?

– Хозяйка сказала, что он уезжает утром.

Прикрыв рот ладонью, Даниэль с трудом подавил зевок.

– Простите, фру. Главное, не проспать. Я, пожалуй, пойду. Если, конечно, вы в порядке и вам не нужно, чтобы я…

– Нет, все в порядке. Я давно отпустила это. Идите. Вы, похоже, очень устали.

– Да. Пожалуй… – он еще раз взглянул на Сольвейг, спокойную, как и всегда. На ее губах играла легкая, почти беззаботная улыбка. – Спасибо, что поделились со мной вашей историей.

– Эта история не моя. Моя только начинается.

* * *

Сольвейг разбудили Дракула и растаявший на ее лице солнечный луч. Первый, жалобно мяукая, скребся у двери, второй беспардонно слепил даже сквозь сомкнутые веки. На краткий миг, когда сон еще сохранял власть над разумом, Сольвейг забыла, где она. Вытянув руку, она смяла одеяло, хранящее тепло тела – ее собственного, – и прошептала: «Даниэль», – но пальцы поймали лишь пустоту. А следом явилась реальность: «Калеб!».

Сольвейг вскочила, на ходу оправляя платье, и бросилась к двери. Чемодан стоял в коридоре, Калеб копошился на пороге номера. Он уже оделся: зачем-то нацепил плащ, несмотря на жару, длинные, похожие на дамские, перчатки и натянул шапку по самые брови.

– Калеб…