Морис сообщил, что проверил информацию о пребывании Карины Доброшиной на вечеринке на теплоходе. Была она там, как и сказала, вместе со своим другом Клюевым Денисом Севастьяновичем.
Только Карина в разговоре с Мирославой не упомянула, что злоупотребила шампанским и рвалась танцевать обнаженной на палубе с помощником капитана. Гости не возражали, но помощник капитана упирался, а Клюев Денис Севастьянович так просто рассвирепел.
Скандал удалось замять силами присутствовавшего там тамады. Все было обращено в милую импровизационную шутку. Но Денис Севастьянович не сразу простил свою пассию и разговаривал с ней сквозь зубы.
– Да, теперь понятно, почему Карина так боится быть замешанной еще и в криминальную историю с Мерцаловым.
– Я уточнил, она, расставшись с Мерцаловым, буквально через неделю сошлась с Клюевым и с Мерцаловым больше не общалась, как говорят светские хроники.
Мирослава смотрела непонятно куда, Морис оглянулся.
– Что вы там увидели?
– Ничего, просто задумалась.
– О чем?
– Да о том, что раньше писали о сталеварах, шахтерах, доярках, ученых, людях искусства, а теперь, чтобы попасть в светские хроники, нужно стать содержанкой.
Морис весело расхохотался.
– Но вы-то точно не желаете попадать на страницы газет.
– Не желаю, – кивнула она, – но с удовольствием бы почитала о людях труда, об их достижениях, о талантах, которыми всегда была богата наша земля. И поверь, мне гораздо интереснее узнать, как проводит свободное время слесарь Иванов, токарь или шахтер Петров, как они общаются с детьми, как живут со своими женами, чем о грязных танцах всяких дам полусвета. И просто терпеть не могу, когда разные дамочки трясут своими шмотками с экранов телевизоров.
– Я не знаю, что и сказать, – вздохнул Морис.
– Ничего не говори…
Раздался звонок.
– Это Шура, – вздохнул Морис.
Наполеонов явился не в лучшем расположении духа. Детективы не стали его ни о чем расспрашивать, чтобы не вогнать в еще большую мрачность.
– Вы сегодня что-то читали? – решил Морис затронуть за чаем нейтральную тему.
– Как ты догадался, что я читала?
– Просто, – улыбнулся он, – если вы не работаете, не гуляете в саду, а тихо сидите у себя в комнате, то наверняка читаете.
– Я могла спать, – улыбнулась она.
– Вы никогда не спите днем.
– Ничего от тебя не утаишь. Я и правда читала.
– Что, если не секрет?
– Лажечникова «Ледяной дом».
– Читал несколько лет назад.
– И как?
– Именно из этой книги узнал, что русского самовара при правлении Анны Иоанновны еще не было.
– А я где-то читала, что он появился при ее дяде Петре I, – улыбнулась Мирослава.
– Первое письменное упоминание о самоваре датируется 1746 годом, хотя, конечно, точно, когда появился самовар, никто не знает, – сказал Морис, – но зато известно, что к концу XIX века в России появились целые династии самоварных мастеров. Фамилии, правда, не назову.
– Копырзины, Тейле, Баташевы и так далее, – подал голос Шура.
– О, великий немой заговорил, – обрадовалась Мирослава.
– Чего это тебя на русскую старину потянуло? – спросил Шура.
Мирослава повела плечами.
– Знаешь, Шура, – сказала она грустным голосом, – оказывается, Тредиаковский требовал запретить Ломоносова.
– Эка, удивила, – хмыкнул Шура, – у нас, если дали бы волю, все друг друга запретили бы.
– Не преувеличивай!
– Если только самую малость. Между прочим, я читал эту книгу еще пацаном. И угадай, кто меня больше всего впечатлил?
– Мариорица!
– Щас!
– Волынский?
– Ну уж.
– Сдаюсь.
– Педрилло!
– О!
– Сначала он звался Пьетро Миро, – заметил Морис, – и был скрипачом.
– Да уж, нам не понять, как можно добровольно пойти в шуты и вдобавок ко всему жениться на козе.
– Страшно представить, как низко может пасть творение божье…
– Слова истинного католика, – хмыкнул Шура и был опален холодной молнией голубых глаз Мориса.
– Не ссорьтесь!
– Буду я ссориться с тем, кто меня кормит, – примирительно улыбнулся Наполеонов.
– Парни, а вы помните описание ледяного дома?
– Ну.
– Это же был не просто дом, а огромный замок, поражающий своим великолепием и роскошью. Одни нефтяные фонтаны чего стоят.
– Да, деньжищ вбухали немерено, куда до императрицы Анны Иоанновны несчастным олигархам с их золотыми унитазами, – фыркнул Наполеонов.
– А в это время у людей отбирали последнее. Это ужасно, когда отцы резали своих детей, так как им нечем было платить в казну. А ледяная статуя?! Живого человека обливать водой на морозе до тех пор, пока он не заледенеет, не понимаю, какую нужно иметь душу.
– Никакую, – заметил Морис.
– Не помню, Сократ сказал или Гегель: «Каждый народ достоин своего правителя».
– Это из письма графа Жозефа де Местра, посланника Сардинского королевства при русском дворе, который был не только политиком, но и философом, литератором, – поправил ее Морис.
– И утянул фразу, скорее всего, у Шарля Монтескье из его «О духе закона». Правда, там она звучала как «Каждый народ достоин своей участи», – проговорил Шура равнодушно.
– Молодцы, сверкнули эрудицией, – сказала Мирослава, – но я не о точности фразы и ее авторе, а о том, что категорически не согласна с ее смыслом.
Мужчины переглянулись и уставились на Мирославу.