Футбол оптом и в розницу

Шли годы. У отца возникает много критических ситуаций по партийной линии. Достаточно сказать, что с 1931 по 1938 год его пять (?!) раз исключали из партии. Мы еще вернемся к этой теме. А сейчас я вынужден упомянуть об этом немаловажном обстоятельстве, чтобы было ясно, почему служебная карьера отца начиная с 1931 года твердо держала курс на понижение. Заместитель директора Академии Наркомвнешторга, начальник планово-экономического сектора «Союззаготэкспорта», заместитель начальника объединения «Авторемснаб», заместитель директора фабрики «Арфо», заведующий плановым отделом и, наконец, старший инспектор треста «Союзвзрывпром».

Цитата, оборвавшая жизнь

Я уже упоминал о том, что отец был принят в ряды коммунистической партии в 1919 году, минуя кандидатский стаж. Этому решению способствовала его работа в киевском подполье.

Как мне помнится, отец не был лишен честолюбия. Примерно в 1934 году он, будучи исполняющим обязанности начальника Объединения «Авторемснаб», получил личное телеграфное послание, подписанное Сталиным. Отец пришел домой страшно возбужденный. Он холил по квартире, держа в руках телеграмму Сталина, и распевал песни. Его распирала гордость, хотя послание было отнюдь не похвальным.

Я вспомнил этот эпизод не случайно. В то время власть Сталина уже практически ничем не ограничивалась. Она была безмерна. Этим да еще повышенным честолюбием отца я объясняю его настроение после получения телеграммы от «вождя всех времен и Народов».

В то же время у меня есть основания думать, что отец никогда не страдал безмерной любовью к Сталину. Занимая сравнительно высокие посты в системе Наркомвнешторга, а затем в крупнейшем объединении, которым в те годы являлся «Авторемснаб», будучи членом партии с 1919 года (Номер первого партбилета — 0626975) отец постоянно общался с видными партийными и государственными работниками. Он знал, конечно, о судьбах многих людей, которые с нарастающей последовательностью пополняли скорбный список жертв сталинского произвола. Осмелюсь предположить, что отец и многие его товарищи отрицательно относились к непомерно раздуваемому культу личности генерального секретаря.

Почему я позволяю себе высказывать такие предположения? В 1938 году, когда осиротела наша семья, мама, взволнованная ростом моею патриотизма, выражавшегося в безотчетной вере в Сталина (а это действительно было так), решилась на крайние меры. От нее я впервые узнал о «Письме к съезду» Ленина, о его завещании партии. Отлично помню этот поздний ночной разговор с мамой, ее взволнованный шепот. Признаюсь, мне было трудно поверить всему, что я услышал. Многие годы, особенно в период войны, я верил Сталину. Хотя, наверное, благодаря маме был избавлен от благоговейной, слепой любви к «вождю и учителю».

Знаю, что отец очень любил мать. Во всем ей доверял. Поэтому уверен, что настроения матери и ее явно неприязненное отношение к Сталину объяснялись не только арестом отца. Они отражали чувства и мысли мужа и товарища, которым мать всегда считала отца.

О том, что отец занимал довольно высокие для того времени должности, свидетельствуют, на мой взгляд, и такие факты: регулярные приглашения на трибуны Красной площади на военные парады 1 мая и 7 ноября вручались в те годы только людям, занимавшим высокие посты в партийном или государственном аппарате. Мест рядом с мавзолеем не так уж много — несколько тысяч. Тем не менее отец постоянно получал пропуска на Красную площадь.

В ряду событий, свидетельствовавших о высоком должностном положении отца, уместно, по-моему, отметить, что какое-то время я учился в так называемой 25-й Образцовой школе Москвы. Располагалась она в Старопименовском переулке, неподалеку от Тверской улицы и площади Маяковского. В этой школе учились дети Сталина, Василий и Светлана, а также дочь Молотова — ее тоже звали Светлана, дети наркома просвещения Бубнова и многих других партийных и государственных деятелей.

Конечно, возможность посещения международных футбольных матчей на московском стадионе «Динамо» выглядела менее престижной, чем посещение парадов на Красной площади или моя учеба в элитарной школе. Тем не менее на главной трибуне — Северной, где располагалась так называемая правительственная ложа, собиралась в основном элитарная публика. Пропуска на эту трибуну, как правило, получали большие начальники.

Отец когда-то сам хорошо играл в футбол и поэтому очень любил его. Он часто брал меня с собой на матчи.