G"otterd"ammerung: cтихи и баллады

—  В декабре 2003-го я была в гостях у певца Александра О'Шеннона, — говорит Вероника, — и он спел новую свою песню на стихи Емелина: «День рожденья Гитлера».

«Я иду за первою / Утренней поллитрою / В Воскресенье Вербное, / В день рожденья Гитлера».

—  Все, конечно, пришли в полный восторг. Саша откуда-то извлек книжку Емелина, мы читали ее полночи вслух, плакали…

—  «Плакали». Не пизди… — говорит Сева доброжелательно, даже с нежностью.

—  Хохотали до слез, — поправляет Вероника, нарезая груши к нашему красному полусладкому.

—  …Я сразу поняла, что автор этих стихов — тот мужчина, что мне нужен…

— И когда вы увиделись?

—  Еще много времени прошло с того дня… — отвечает кто-то из них.

Они смотрят друг на друга, пытаясь вспомнить дату, и, наконец, вспоминают.

17 июля 2004 года уже сам Емелин был в гостях у Александра О'Шеннона, в Зюзино. Выпили, конечно. Емелин вышел за пивом, приобрел примерно полящи-ка, пошел обратно и… потерялся. Бродил уже несколько часов по району, уничтожая закупленные запасы пива. Местные жители не знали, кто такой Александр О'Шеннон, и тем более, где он живет.

Вдруг подъезжает к одному из подъездов роскошная машина и откуда выходит Вероника, которую Емелин, естественно, еще не знал.

—  …Но сразу понял: такая женщина может идти только к Шеннону, — говорит Емелин,

 — Подбежал к ней, громыхая оставшимся в пакете пивом: «Вы к Шеннону?!»

Естественно, к Шеннону.

—  В первую же пьяную ночь Емелин сказал: «Выходи за меня!» — говорит Вероника. (Емелин называет ее Ве-ронк).

Они поженились.

Огромная фотография молодоженов была опубликована на первой полосе самой крупной литературной газеты. Новость № 1: «Поэт женился!». Больше подобных фотографий ни в этой, ни в другой литературной газете я не встречал.

И после этого Емелин говорит, что он не известный поэт.

Вместо эпилога

Мы в церкви Успения Пресвятой Богородицы.

Внутри идет постоянный ремонт, что-то реставрируется. Стоят крепкие леса. Их построил Емелин.

Сев, сколько тебе все-таки лет?

—  48. Помирать пора.

— Много, да?

—  Считаю, что ужасно много, а чувствую себя на все 88.

Мы ходим по храму. Начинается ежедневная процедура обеда для бомжей. Каменные помещения наполняются терпким запахом старых одежд и немытых тел. Емелин смотрит на бомжей спокойно, тихими глазами, на лице не единой эмоции: ни жалости, ни брезгливости. Я не знаю, о чем он думает.

— Сев, а русский человек — он какой, по-твоему?

—  Русский человек — не православный, не голубоглазый, не русый, нет. Это пьющий человек, приворовывающий, отягощенный семьей и заботами. Но при этом: последний кусок не берет, пустую бутылку на стол не ставит, начальству вслух о любви не говорит. У него твердые понятия о жизни. Но вовсе не те, которыми его обычно наделяют…

— Ты ощущаешь себя русским человеком?

—  Ну, конечно.

Достоевский говорил про амбивалентность русского человека. Емелин в этом смысле пример почти идеальный. Известно-неизвестный поэт, проживший полвека счастливо-несчастной жизни, на которую он смотрит грустно-веселыми глазами.

— Знаешь, что я думаю, Сев. Мы вот ломали твой образ, ломали, а он стал еще крепче. Никак не пойму отчего.

Всеволод Емелин пожимает плечами.

Мы идем в кафе.

— У меня уже третью твою книжку зачитали, — жалуюсь я, — где тут можно купить поблизости?

—  Этого говна полно. Дарю.

Он извлекает книжку из рюкзака.

Кроме нас в кафе сидит человек, наверное, тридцать. Вряд ли кто-то из них знает, кто такой поэт Емелин. Но ведь они и Евтушенко наверняка не читали.

Зато напротив стоит церковь в лесах Емелина, а на круглом столике лежит его же синяя книжка, где есть несколько чудесных строк. Похоже, мироздание на месте. Понимать его вовсе не обязательно. Достаточно смотреть на него честными глазами. Но, судя по всему, это не дарует человеку исключительно радостные ощущения.

Захар Прилепин