Г. Р. Державин. Его жизнь, литературная деятельность и служба

Оставаясь в Москве, он продолжал вести тот же беспорядочный образ жизни и испытал, конечно, немало неприятностей. Будущего статс-секретаря мудрой Фелицы окружили однажды на улице будочники при звуках трещоток и, взяв под уздцы лошадей, повезли через всю Москву в полицию за сумасшедшую езду по городу на карете четверней. Сутки просидел он под караулом. Дело было довольно казусное. Его хотели заставить жениться на дочери приходского дьякона… В другой раз один из его трактирных приятелей, подозревая Державина в шашнях и оскорбленный замечаниями насчет своей жены, заманил его к себе в дом с целью угостить палками. Там собралось несколько человек, и Державину бы несдобровать. Среди шума и спора лежавший на постели здоровенный, приземистый малый неожиданно обратился к хозяину и сказал: «Нет, брат, он прав, и ежели кто из вас тронет его волосом, то я вступлюсь и переломаю вам руки и ноги». Все онемели. Это был приезжий землемер, поручик Гасвицкий. Между ним и Державиным завязалась здесь дружба на всю жизнь, как свидетельствует оставшаяся переписка.

Сознание нравственного унижения не угасло, однако, в Державине, и жизнь эта стала наконец для него невыносимой. Совесть пробудилась, он решил вырваться из окружавшей его среды и прежде всего оставить Москву. В марте 1770 года Державин занял пятьдесят рублей, бросился в сани и поскакал в Петербург. В Твери его чуть не удержал один из прежних друзей, но он, поплатясь всеми деньгами, успел, однако, вырваться дальше. Ехавший из Астрахани садовый ученик, который вез ко двору виноградные лозы, ссудил его пятьюдесятью рублями, но и эти деньги он в новгородском трактире проиграл почти все. У него оставалось, сколько нужно было, на проезд да крестовик, полученный от матери, который он сохранил до конца жизни.

Так явился Державин в столицу.

Борьба с самим собой перед отъездом из Москвы выразилась в стихотворении «Раскаянье», в котором он, сравнивая Москву то с Вавилоном, то с магнитной горой, сознается, что она неодолимой силой влечет его к себе. «Повеса, мот, буян, картежник, – говорит он о себе, – очутился, и вместо, чтоб талант мой в пользу обратить, порочной жизнью его я погубил».

Вовремя и кстати собрался Державин уехать из Москвы. Там начиналась моровая язва и вслед за ней – буйство и волнение народа. Грозившая опасность, вероятно, способствовала также минорному настроению воина-поэта и его раскаянию в грехах.

В Петербург ему не сразу позволили въехать. Приходилось просидеть две недели у карантинной заставы. Чтобы сократить срок, Державин пожертвовал пожитками и позволил сжечь сундук, в значительной мере наполненный его опытами в литературе. Не все его ранние произведения при этом погибли: кое-что сохранилось в тетради.

Первые пробы пера Державина носили своеобразный казарменный характер. С самого вступления в полк юноша приобрел некоторую известность среди солдат переложением на рифмы бывших в ходу «площадных прибасок» насчет каждого полка. Это забавляло, конечно, товарищей, но, кроме того, они, а особенно жены их, сумели эксплуатировать его грамотность с пользой и стали просить писать для них грамотки к отсутствующим родственникам. Державин, выросший на Волге, знакомый хорошо с народом и бурлаками, искусно употреблял простонародные выражения и заслужил всеобщее расположение сослуживцев; часто они исполняли за него разные работы.

В Петербурге, в чине уже капрала, Державин оказывал сослуживцам офицерам подобного же рода услуги пером. Он писал для них то деловые бумаги, то письма, между прочим, даже интимного содержания, поэтически более или менее выражая пламенные страсти офицерских сердец. Кроме того, иногда он подносил им в подарок копии пером с гравированных портретов Елизаветы и других. По словам Державина, честные и почтенные люди полюбили его и имели на него хорошее влияние. Они же вскоре помогли ему получить первый офицерский чин.

Несмотря на интриги, друзья настояли на производстве его в офицеры гвардии, тогда как недоброжелательное начальство решало за бедностью выпустить Державина в армейские офицеры.