GA 5. Фридрих Ницше. Борец против своего времени

Безыскусный и хилый рассудок не желает смириться с тем, что он-то как раз и истолковывает факты — в качестве выражения своего стремления к власти. Также и собственные истолкования почитаются им за данность. И он задается вопросом: как же все-таки человеку удается отыскать такую данность в действительности. Например, он спрашивает: как получается, что в двух следующих друг за другом событиях рассудок усматривает причину и следствие? Все философы, занимавшиеся теорией познания, начиная с Локка, Юма, Канта и вплоть до современности, уделили внимание этому вопросу. Но все их хитроумные ухищрения остались неплодотворными. Объяснение же находится в стремлении человеческого рассудка к власти. Вопрос стоит не так: возможны ли суждения, идеи относительно явлений, но следующим образом: нужны ли такие суждения человеческому рассудку? Поскольку он в них нуждается, рассудок к ним и прибегает, а не в силу того, что они возможны. Дело в том, чтобы «понять, что ради сохранения сущности нашего вида в такие суждения необходимо было верить; а потому, естественно, это могли быть и ложные суждения!» («По ту сторону добра и зла», § 11). «И, вообще говоря, мы склонны утверждать, что наиболее ложные суждения… суть самые для нас насущные, что без признания логических фикций, без подгонки действительности под чисто измышленный мир безусловного, самотождественного, без непрестанного фальсифицирования мира посредством числа человек не смог бы жить, так что отказ от ложных суждений означал бы отказ от самой жизни, отрицание жизни» (там же, § 4). Тот, кому это высказывание представляется парадоксальным, пусть поразмыслит о том, насколько плодотворным оказалось применение геометрии к действительности, хотя нигде в мире не бывает действительно правильных в геометрическом смысле линий, плоскостей и т. д.

Когда безыскусный и хилый рассудок уразумевает, что все суждения о вещах происходят из него самого, создаются им же самим и сплавляются затем в единое целое с наблюдениями, у него недостает мужества на то, чтобы применять эти суждения безоговорочно и безусловно. Он говорит: такого рода суждения не в состоянии наделить нас знанием об «истинной сути» вещей. Следовательно, эта «истинная суть» остается закрытой для нашего познания.

Есть и еще один способ, которым хилый рассудок пытается доказать, что человеческое познание не в состоянии достичь чего-то надежного и определенного. Рассудок говорит: человек видит, слышит, осязает вещи и процессы. То, что он при этом воспринимает, суть впечатления его органов чувств. Когда он воспринимает цвет или звук, единственно, что он может сказать: мой глаз, мое ухо определенным образом предназначены для того, чтобы воспринимать цвет и звук. Человек воспринимает не что-то вне себя, а лишь некое предопределение, модификацию своих же собственных органов. При восприятии глаз, ухо и прочее побуждаются к тому, чтобы каким-то образом ощущать; они приходят в определенное состояние. Эти состояния своих собственных органов человек и воспринимает в качестве цветов, звуков, запахов и т. д. При всяком восприятии человек воспринимает лишь свои же собственные состояния. То, что он именует внешним миром, образовано исключительно из этих его состояний; так что это есть в подлинном смысле слова его творение. Вещи же, которые побуждают его к тому, чтобы сплетать мир из нитей, выпрядаемых внутри него самого, сами эти вещи ему неведомы; он знает лишь их воздействия на его органы. С такой точки зрения мир предстает аналогичным сновидению, внушенному человеку неведомо чем.

Если эту мысль последовательно довести до конца, она приводит к такому выводу. Собственные органы также известны человеку лишь постольку, поскольку он их воспринимает; они являются членами мира его восприятий. И свое собственное «Я» человек знает лишь постольку, поскольку выпрядает из себя картины мира. Он воспринимает грезы и посреди этих грез — «Я», мимо которого эти грезы проплывают. Всякая такая призрачная картина является в сопровождении этого «Я». Можно также сказать: всякая призрачная картина является посреди мира призрачных видений неизменно в соотнесенности с этим «Я». Это «Я» оказывается пристегнутым к призрачным видениям как их определение и свойство. Так что оно, как определение призрачных картин, само оказывается чем-то призрачным. Это воззрение И. Г. Фихте изложил в следующих словах: «Все, что возникает посредством знания и из знания, есть всего лишь знание. Однако всякое знание — это всего лишь отображение, и от него неизменно требуют чего-то такого, что соответствовало бы картине. Никакое знание не в состоянии исполнить это требование; так что необходима система знания, система чистых картин, лишенных всякой реальности, значения и цели

»[7]. «Вся реальность» — это для Фихте «чудный сон без жизни, про которую грезится сон, и без духа, которому сон грезится»; сон, «который сам от себя зависит во сне» («Предназначение человека», кн. 2–я).