GA 5. Фридрих Ницше. Борец против своего времени

Нет ничего более противоположного свойственному Ницше упоению жизни, чем это прославление смерти. Также и для Ницше материальный мир, в котором господствуют «вечные, железные законы», не имеет никакой ценности сам по себе. Это умонастроение он пестует в себе во все периоды жизненного пути. В нем коренится христианское презрение к материальному существованию. Он несет его в крови, как и все мы. Но между тем, как Толстой стремится обрести свой высший христианский мир за пределами этого нашего мира, Ницше стремится отыскать в рамках неудовлетворяющего нас временного — такой, что доставляет блаженство, но не менее временной мир. Первым делом он противопоставляет христианству — эллинизм. В эллинизме же Ницше усматривает мир воплощенной красоты, мощного, идеального наслаждения жизнью. Мир делается сносным лишь в качестве эстетического явления, произведения искусства. Настоящим человеком является тот, кто в состоянии просветлить себе мир посредством красоты. Ницше также желает преодолеть непосредственную повседневную жизнь; но он хотел бы это сделать не через смерть, а с помощью высшей жизни. И по мере того, как Ницше углубляется в современную науку, он, в отличие от Толстого, не ополчается против нее, но вычленяет в ней и присваивает то, что может пригодиться его философии высшего наслаждения жизнью. Человека он развивает до сверхчеловека. Целью существования должно быть не то, что имеется в наличии, но то, что чревато возникновением. И это побуждает Ницше восторгаться «вечными, великими законами», поскольку он в состоянии сказать себе: они выводят из человека сверхчеловека точно так же, как произвели человека из червя. Содержанием жизненной мудрости Ницше становится временное, действительное, пускай даже это есть действительное в будущем. Можно ли вообразить более резкий контраст, нежели толстовское стремление к смерти — и упоение Ницше жизнью, дающее о себе знать в той идее, что все вещи, такими, как мы их знаем сегодня, должны будут вечно повторяться вновь?

Таким образом, картина мира Толстого претерпевает полное перевертывание, когда мы переходим от него — к Ницше. Великие гении человечества: Конфуций, Будда, Сократ, Христос, являются для Толстого великими учителями человечества. Они должны жертвовать собой ради других. Для Ницше же все прочие люди находятся здесь лишь для того, чтобы через них, окольным путем можно было достичь великих личностей. Человечество должно пожертвовать собой, чтобы породить из своего лона немногочисленные великие индивидуальности, которые существуют ради себя самих. Тот, кто ценит существование, как Ницше, вполне в состоянии так думать. Это существование обладает тем большей ценностью, чем больше жизненного наслаждения можно из него извлечь. Великие жизнелюбцы лучше всего исполняют задачу существования. Как кажется, ради них-то существование и получает свое оправдание. Не так у Толстого. Величайшие жизнелюбцы, наслаждающиеся жизнью, хуже всех преданы никчемному, ничтожному существованию, если они не вступают на путь служения всеобщей любви, которая доставляет всем людям избавление от ничтожного земного существования.

Так противостоят друг другу три примечательных представителя нашей эпохи: наивный искатель истины Геккель, для которого все прочее обречено на гибель, поскольку победа окажется на стороне новой истины; пророк добра Толстой, который желает пронизать душу собратьев истинным христианством, что даст им возможность преодолеть не только цепляющееся за ничтожность прежнее христианство, но и науку, также цепляющуюся за ничтожность; и Ницше, также намеренный преодолеть прежнее христианство, но в отличие от других, он желал бы на основе духа новой науки произвести на свет высшее человечество, которое преодолеет ничтожное в земном, поскольку в рамках этого земного оно отыщет поистине ценное, достойное того, чтобы им наслаждаться: несмотря на свою временность и пространственность, все это отнюдь не презренно, так как представляет собой высшее жизненное содержание. Красота и подлинное наслаждение жизнью для Ницше — то же самое, что добро для Толстого и истина для Геккеля.

ПРИМЕЧАНИЯ

К новому изданию 1963 г.