Габриэла, корица и гвоздика

При этом известии громко зарыдала дама средних лет, одетая во все черное и пришедшая в сопровождении печального худого мужчины с траурной повязкой на рукаве и черной ленточкой в петлице пиджака. Двое их детей наблюдали за суетой, не обращая внимания на слезы матери.

Зрители, разбившись на группы, обменивались приветствиями, обсуждали случившееся.

— Эта мель — позор для города…

— Она представляет серьезную опасность. В один прекрасный день какой-нибудь пароход застрянет тут навсегда, и тогда прощай порт Ильеус…

— Правительство штата не принимает мер…

— Не принимает мер? Да оно нарочно оставляет эту мель, чтобы к нам не заходили большие суда, чтобы только Баия экспортировала какао.

— И префектура тоже бездействует. Префект боится потребовать даже самую малость. Он только и может, что поддакивать правительству.

— Ильеус должен показать, чего он стоит.

Группа, пришедшая с рыбного рынка, включилась в разговор. Доктор со своей обычной горячностью призывал выступить против политических деятелей и правителей Баии, которые относятся к их муниципалитету с пренебрежением, как будто он не был самым богатым, самым процветающим из всех муниципалитетов штата, дающим самые большие доходы, не говоря об Итабуне, городе, растущем как гриб, — ведь его муниципалитет также страдает от бездеятельности правителей, от их косности, от равнодушия к проблеме порта Ильеуса.

— Вина действительно наша, и мы должны признать это, — сказал капитан.

— Почему наша?

— А чья же еще? И это легко доказать: кто делает политику в Ильеусе? Те же люди, что и двадцать лег назад. Мы выбираем на посты префектов, депутатов, сенаторов от штата и федеральных депутатов людей, которые не имеют ничего общего с Ильеусом, и делаем это во исполнение старых обязательств, взятых в незапамятные времена.

Жоан Фулженсио поддержал капитана:

— Это верно. Полковники продолжают голосовать за тех, кто оказал им в свое время поддержку.

— А в результате приносятся в жертву интересы Ильеуса.

— Обязательства нужно выполнять… — защищался полковник Амансио Леал. — Когда нам была необходима поддержка…

— Теперь у города совсем иные нужды…

Доктор погрозил пальцем:

— Этому безобразию надо положить конец. Следует избрать людей, которые представляли бы подлинные интересы нашего края.

Полковник Мануэл Ягуар рассмеялся:

— А голоса, доктор? Где вы добудете голоса?

Полковник Амансио Леал сказал, как всегда, мягко:

— Послушайте, доктор, теперь много говорят о прогрессе и цивилизации, о необходимости коренных перемен в Ильеусе. Я целыми днями только это и слышу. Но скажите, пожалуйста, благодаря кому совершился этот прогресс? Разве не благодаря нам, плантаторам? У нас есть свои обязательства, которые мы приняли в трудный час, а мы люди слова. Пока я жив, мой голос будет принадлежать куму Рамиро Бастосу и тому, на кого он укажет. Я даже знать не хочу его имени. А все потому, что Рамиро оказал мне большую поддержку, когда мы рисковали жизнью в этих дебрях…

Араб Насиб присоединился к кружку беседовавших, он все еще не совсем проснулся и был озабочен и расстроен.

— О чем речь?

Капитан объяснил:

— Полковники по своей отсталости не понимают, что сейчас уже не те времена, что сейчас все по-иному и проблемы теперь совсем другие, чем двадцать — тридцать лет назад.

Но араба не заинтересовала эта тема и не увлекла дискуссия, которая в другое время захватила бы его.

Насиба не покидала мысль, что накануне банкета бар остался без кухарки, поэтому он лишь кивнул в ответ на слова капитана.

— Вы что-то скучный. Почему у вас такое мрачное лицо?

— Кухарка ушла…

— Вот так причина!.. — И капитан вернулся к дискуссии, которая становилась все оживленнее и в которую вовлекалось все больше народу.

Вот так причина… Вот так причина… Насиб отошел на несколько шагов, как бы отдаляясь на известное расстояние от крамольной беседы. Звучный, громкий голос доктора переплетался с мягким, но твердым голосом полковника Амансио. Какое ему, Насибу, дело до префектуры Ильеуса, до депутатов и сенаторов!

Сейчас для него нет ничего важнее завтрашнего обеда на тридцать персон. Сестры Рейс если и примут заказ, то сдерут три шкуры… Надо же, как раз теперь, когда все шло так хорошо…

Когда он купил бар «Везувий» на площади Сан-Себастьян в жилом квартале вдалеке (даже, пожалуй, не вдалеке, поскольку расстояния в Ильеусе малы до смешного, а в отдалении) от торгового центра, от порта, где находились его главные конкуренты, то некоторые друзья и его дядя сочли, что он сошел с ума. Бар был в полном упадке, совершенно не посещался, в нем тучами летали мухи. А кафе в порту процветали, там было всегда полно народу. Но Насиб не хотел по-прежнему отмеривать ткани за прилавком магазина, за который он встал после смерти отца. Ему не нравилась эта работа, а еще больше общество дяди и шурина — агронома с экспериментальной станции какао.