Гайдебуровский старик

Они, безусловно, не хотели, чтобы слово было последним. Они еще хотели порассуждать о творчестве и о его глубочайшем значении в нашей жизни, и о том, что, возможно, они скоро, совсем скоро вспомнят свои юношеские увлечения. И на досуге буду писать шедевры. Кстати, в этом я нисколечки не сомневался. Но Роман вовремя взмахнул рукой. И Косульки, уже приученные к этой команде, мгновенно закрыли рты.

А я перевел дух.

– Вы свободны. Пока свободны, – кивнул Роман Косулькам. И те, испуганно и осторожно пятясь к двери, тут же за ней исчезли.

Безусловно, Косульки не являлись надежными свидетелями. Ни свидетелями за меня, ни – против. И я вполне допускал, что завтра, они подкупленные заново, или дороже, вновь изменят свои показания.

Что ж. Тася начала войну. И я должен быть готов к ударам. А пока была временная передышка. Перед новым штурмом. Как на войне.

Роман попросил у меня разрешение покурить. Хотя прекрасно знал, что в антикварной лавке курить не полагается. Я-то курил в одиночку. Но прилюдно следовало соблюдать правила, установленные антикваром. Но сегодня был особенный день. В этот день было разрешено все.

– Удивительные люди, – он глубоко затянулся сигаретой и допил свой коньяк.

– Косульки? – я кивнул за окно. По тротуару семенили муж и жена в скривленных сапожках и по-прежнему косились в нашу сторону. У меня вдруг мелькнула мысль, что по косому взгляду никогда нельзя определить – добрый он или злой. Может, страдать косоглазием не так уж и плохо? Своего рода защита. И своего рода прикрытие своих действий и мыслей. Но понимали ли это Косульки? И пользовались ли своим привилегированным положением, я знать не мог.

– Нет, – возразил сам себе Роман. – Я не правильно выразился. Люди удивительные, – он сделал акцент на слове «люди». – Сами по себе. Пожалуй, я никогда не перестану им удивляться.

– Боюсь, вашу мысль я уже давно перерос. Меня уже ничто не удивляет, и никто.

– Вам повезло.

– Всем рано или поздно повезет, если доживут до моих лет.

Странно, но в эту минуту я искренне верил в свой возраст. Абсолютно верил! У меня и мысли не было, что я намного моложе Романа. Напротив, он мне казался неопытным щенком, по сравнению со мной. И когда это со мной произошло? И когда я начал так быстро стареть? Когда убил человека? Или когда попытался им стать?

Роман встал. Наша встреча с ним пришла к своему логичному завершению. Как ни странно, но я уже не слишком был рад, что он покидает меня. Не потому, что боялся остаться один. Просто мне казалось, он с собой уносит какую-то тайную мысль. Какое-то не раскрытое мнение. Относительно меня. Мне казалось, что в своем внутреннем кармане вместе с моей фотографией лежит и моя жизнь в кратком содержании. Которого достаточно, чтобы понять ее суть. И меня это мучило.

Роман стал медленно натягивать свое длинное пальто английского фасона в крупную клетку. (Похоже, он был поклонник английского стиля!) Медленно стал застегивать на все пуговицы. Он все делал медленно. Еще один прием сыщика? Играть на нервы? Он угадал. Мои нервы сдали и я выпалил:

– А что за парень-то пропал?

– Парень? Обычный парень, каких тысячи. Ничего примечательного. Похоже, и плакать по нему некому, чтобы с ним ни случилось.

И в этот миг мне так захотелось расплакаться. Я действительно оставался на земле единственным, кто готов был пролить о себе слезы.

– Вы так говорите о людях, словно они ничто, – я за себя искренне обиделся.

– В целом – да. Каждый из нас значит что-то только для отдельных людей. Родственников, друзей, сослуживцев.

– Странная у вас профессия, – я решился встать грудью на свою защиту. – Пропал человек – и вы словно ищете не его, а его тень или… Или какое-то изображение на фотокарточке. А ведь у человека была жизнь!

– Поверьте, глупо было бы искать конкретное, фактическое лицо, углубляясь в его мысли, его страдания, трагедии, удачи и неудачи. Это равноценно, если бы хирург углублялся в биографию своего пациента. Поверьте, это только мешает. Беспристрастность – залог успеха в некоторых профессиях. Наша из их числа. И пристрастные люди здесь не приветствуются. Они способны напороть горячки. Иметь дело с жертвами и убийцами… Тут требуется пониженная температура тела. И, в некотором роде, астенический синдром идет на пользу нашему делу. Представьте, если бы могильщики сопереживали всем своим клиентам. А работники ЗАГСа плясали от радости за каждый совершенный брак или рождение ребенка. Это уже были бы не профессионалы, поверьте. А люди с некоторыми отклонениями. Отклонения в подобных профессиях исключаются.

Наш спор зашел в тупик. И мне вновь показалось, что этот постаревший Кай вытащит из внутреннего кармана свое ледяное сердце и покажет мне. Но этого не случилось. Мы пожали друг другу руки и довольно холодно расстались. Вполне соответственно холоду за окном.