Гайдук Станко

Зека подозвал Станко.

— Побратим! Мы покидаем тебя!

— Почему?

— Катич наказал мне перейти ночью Дрину. Только, чур, никому ни слова! Сейчас я уйду один, а остальные попозже.

— Хорошо!

Зека посидел еще немного, потом встал и начал прощаться.

— Садись, сынок, куда ты? — удивился Алекса.

— Мне пора к дружине, отец. Хоть и хорошо мне с вами, да делу время, а потехе час…

— Не удерживай его, Алекса! — крикнул отец Милое. — Он знает, что делает!

— До свидания, братья!

— До свидания!

И Зека ушел.

Веселье продолжалось. Пили, пели, стреляли и танцевали. Незаметно опускалась ночь. Захмелевшим старикам захотелось послушать гусляра.

— Заврзан! Заврзан!.. — звали со всех сторон.

Но Заврзан не откликался. Других гайдуков тоже нигде не было; Верблюд и тот исчез.

Сваты переглянулись. Настроение у них испортилось.

— Куда они делись? — спросил Алекса.

— Не знаем, — отвечали домочадцы.

— Они давно ушли? — спросил главный сват.

— Не знаем. Мы думали, что они с вами.

Тщетно старался Йова позабавить гостей разными историями. Веселье прекратилось. Умолкли и песни, и ружья. Казалось, будто все эти люди собрались сюда на какой-то совет.

Священник встал из-за стола и кликнул Станко.

— Видно, ночью ожидается бой? — спросил он. — Ты знаешь. Я видел, как ты шептался с Зекой.

— Да, отче, но не здесь, а за Дриной. Только помалкивай об этом.

Священник вернулся на свое место. Разговор за столом вертелся вокруг Зеки и его отряда. Все были мрачные и подавленные.

— Пора по домам! — сказал наконец отец Милое. — Повеселились, и хватит. Что поделаешь, время сейчас такое. Пошли!

Гости стали подниматься.

— Посидите еще! — просил Алекса.

— Спасибо. Сейчас не до веселья. Дай бог детям здоровья и счастья! По теперешним временам мы хорошо повеселились. Спокойной ночи!

Гости начали прощаться. Кум и главный сват распорядились насчет телег.

— Ночевать не останетесь? — удивились Алекса с Петрой.

— Нет! — сказал Йова. — Отец Милое прав: сейчас каждому надо быть дома со своими.

— А завтра придете?

— Нет. Если с божьей помощью доживем до лучших дней, тогда и повеселимся. Спокойной ночи!

Домочадцы провожали гостей.

Алекса вошел в дом. У очага сидели кое-кто из соседей и посыльный Сима.

— Пьете?

— Потягиваем помаленьку.

— Кто-нибудь видел, когда они ушли?

— Никто.

— Да сопутствует им всякая удача! Мара! Позови Станко.

И старик прошел в свою горницу.

Соседи и Сима поднялись — им пора идти.

Была глубокая ночь, когда разошлись последние гости. Женщины прибирали в доме. Петра велела им ложиться. В эту минуту из отцовой горницы вышел Станко.

— Приляжешь, родимый?

— Да, мама…

— Ступай, ступай…

Наступила мертвая тишина. Звезды так дрожали, что казалось, они вот-вот сорвутся с небосвода и улетят в неведомую даль.

Вдруг послышались далекие выстрелы. Станко остановился…

— Именно сегодня! — шептал он. — Непременно сегодня! Когда же для нас, горемык, настанет светлый день? Когда мы сможем по праздникам беззаботно веселиться? Господи, пошлешь ты нам когда-нибудь такой день?!

Нет ответа…

Станко тяжко вздохнул и вошел в клеть… Вот он, день его свадьбы.

ИСКРА ГАСНЕТ

Время шло. Алекса и Петра совсем одряхлели. Со старостью пришли и болезни. Малейший ветерок надолго укладывал их в постель.

Елица ухаживала за ними. Приветливая, сердечная, она всегда старалась разогнать печаль стариков родителей, и они ее благословляли.

Алекса чувствовал приближение смерти. И одышка замучила, и устает быстро.

Как-то раз — день был ветреный — он вернулся со двора, где кормил поросят, весь белый как полотно.

— Что с тобой? — встревожилась Петра.

Алекса подошел к очагу. У него зуб на зуб не попадал.

— Холодно.

— Может, ляжешь?

— Погоди, погреюсь у огня.

Но озноб не проходил.

— Видать, уж не согреться, когда холод от сердца идет, — вздохнул он. — Пойду-ка лягу.

Алекса встал, но старые ноги отказались идти.

— Ну, мой Алекса!.. — проговорил он и невольно засмеялся. — Ноги и те тебя не слушаются. Ела, дитя мое, помоги мне.

Подбежала Елица.

— Идем, отец, ляжешь.

— Я так и хотел. Пошлите за священником.

Елица привела его в горницу, положила на кровать и покрыла одеялами и коврами. Петра села у изголовья. В глазах ее стояли слезы.

— Ну что нюни распустила?! — засмеялся Алекса. — Иль ума решилась? Зачем я тебе такой?

Петра молчала. Алекса взял ее за руку.

— Да ты и впрямь повредилась в уме! Я не умру! Ну, простыл немного, а ты уж сразу в слезы. Только детей пугаешь. Постыдилась бы. А если и умру, так что? Я пожил на свете. Благодарение богу, мы с тобой хорошо жили. Дети у нас — точно яблочки золотые. Переженили их, дождались внуков, напелись и насмеялись вдосталь. А теперь… смерть! Ну и что? Есть из-за чего реветь! Или ты вообразила, что навек останешься на земле? Напрасные надежды! Ты попадешь туда прежде, чем я успею хорошенько осмотреться. Оглянусь по сторонам — а моя старуха тут как тут!

— Все смеешься! — рыдала Петра.

Отворилась дверь, и в горницу вошли священник и Йова Юришич.

— А… Пусть-ка тебе священник скажет! Он ведь святые книги читает.

— Что с тобой? — озабоченно спросил отец Милое, здороваясь с ним за руку.