Гайдзин

Сэр Уильям вздохнул и выглянул в иллюминатор кают-компании. Дождь на время прекратился, море по-прежнему было свинцово-серым, но не его настроение. Он получил денежную компенсацию, отпала необходимость немедленно сравнивать Эдо с землей, и через Ёси мы поможем сделать Японию современной, думал он. Мы подготовим ей счастливое место в семье народов, счастливое и для них, и для нас. Будет гораздо лучше, если это сделаем мы и привнесем в их жизнь британские добродетели, нежели французы насадят здесь свои, хотя их вина, отношение к еде и совокуплению значительно превосходят наши.

Да. Только в отношении совокупления японцы останутся в выигрыше. В этом они, без сомнения, достигли вершины. Жаль, что мы не можем перенести это в наше общество, но королева никогда бы этого не потерпела. Ужасно жаль, но такова жизнь. Нам останется лишь благословлять судьбу за то, что мы живем здесь, когда мы сделаем их цивилизованной нацией.

— Анри, пойдемте подышим свежим воздухом.

Он был рад вновь оказаться на палубе. Ветер был тяжело напоен морской солью, резкий и бодрящий; фрегат шел теперь под парусами, быстро продвигаясь вперед. Марлоу стоял на мостике — офицеры и матросы на палубе и на реях с болезненной остротой ощущали присутствие адмирала, который с желчным видом сидел на мостике в морском кресле, закутавшись в длинную шинель.

— Ради бога, Марлоу, возьмите ближе к ветру.

— Есть, сэр.

Сэр Уильям не был моряком, но приказ показался ему педантичным и ненужным. Чёрт бы побрал этого человека! И все же я не могу осуждать его за то, что он требует подтверждения приказа: его голова полетит с плеч первой, если что-то пойдет не так.

Фрегат перешел на другой галс, и он крепче ухватился за поручень. Он любил море и любил быть в море, особенно на борту британского военного корабля, гордясь тем, что корабли империи владеют морями, насколько корабли вообще могли править стихией. Кеттерер прав, что не хочет создавать ещё один флот, подумал он, только не для этих людей — у нас и так довольно неприятностей с французскими, американскими и прусскими военно-морскими силами.

Он посмотрел за корму.

Там, за горизонтом, лежал Эдо. Эдо и Ёси означают большие проблемы, с какой стороны ни посмотри и какое бы розовое будущее он ни обещал. Впереди была Иокогама. Там меня ждут другие проблемы, ну да ладно, сегодня Анжелика ужинает со мной — я рад, что она не уехала, вот только все никак не пойму почему. Разве это не играет ещё больше на руку Тесс Струан?

Странно думать об Анжелике без Малкольма Струана. Жаль, что ему выпала такая злая судьба, но его нет, мы живы, а он мертв. Йосс. Кто теперь станет тайпэном? Юному Дункану всего десять, последнёму из мальчиков в семье. Как это ужасно для Тесс, ещё одна трагедия. Не удивлюсь, впрочем, если она её не доконает. Всегда восхищался ею за мужество — надо же, нести на себе бремя Кулума и Броков, не говоря уже о Дирке Струане.

Что ж, я сделал все, что мог, для Тесс и для Малкольма — живого и мертвого. И для Анжелики. Когда она уедет, после неё останется пустота, которую нелегко будет заполнить. Надеюсь, к ней ещё вернется утраченная юность, это ещё один повод для печали, однако перед ней сейчас вся жизнь — носит ли она его ребенка или нет. Ставки по-прежнему один к одному.

Его внимание на мгновение привлекли команды с мостика, но оказалось, что ничего экстренного не случилось, просто добавили парусов. Ветер надувал парусину. Фрегат прибавил скорости. До стоянки оставалось меньше часа ходу. До заката — добрых два часа. Довольно времени до ужина, чтобы привести к покорности Накаму.

Закат возвещал о себе только тем, что становилось заметно темнее; солнце умирало, скрытое плотной пеленой облаков, сожалея о потерянном дне.

Хирага сказал, обращаясь к группе рыбаков:

— Эта лодка подойдет. Рыболовные снасти не нужны, но весла и парус входят в стоимость. — Он был на берегу, неподалеку от Пьяного Города, и заплатил владельцу, сколько тот запросил, не торгуясь; он все ещё не желал терять лицо, опускаясь до переговоров с ними, хотя уже знал — Макфи слишком усердно вдалбливал это ему в голову, — что его обманывают и обирают и что этот человек и его приятели станут смеяться над ним, как только скроются из виду. Он знал, что во всем виноват сам, потому что был одет как гайдзин, а не как подобает воину.

Одна его половина хотела закричать и броситься на них, наказать их за безобразные манеры и заставить ползать на брюхе по сырому песку и умолять его, как о милости, о позволении отдать свою лодку в его распоряжение. Другая половина советовала быть терпеливым: ты сделал то, что должен сделать, лодка твоя, завтра ты умрешь с честью за дело сонно-дзёи, эти вши имеют не больше значения, чем морские раковины, налипшие на дно этого грязного суденышка, которое они продают.

— Оставьте все в лодке, — распорядился он.

Владелец подобострастно поклонился и, пятясь, отошел на почтительное расстояние, потом повернулся и, вместе со своими спутниками, засеменил прочь, благословляя судьбу за двойную прибыль.