Несчастье с Гюнтером переменило программу поисков. Протея доказала, что она не местечко для безмятежных прогулок. Я сократил поисковые группы до двух, теперь мы выходили по трое, первой тройкой командовал я, второй - Хаяси. На корабле, кроме Фомы, оставались обе женщины - Анна в лаборатории распутывала загадки физического состава протеев, а Елена ухаживала за Менотти. Гюнтеру было бы, конечно, приятней, если бы у его постели сидела Анна, та тоже намекала, что не прочь на время превратиться в сиделку, но я не разрешил: болезнь могла поставить в этом смысле Гюнтера в привилегированное положение перед Петром, я старался даже такой странной ревности не возбудить в Петре. Кроме того, Елену в работе дублировал тот же Петр, Анна же была единственным штатным астрофизиком - правда, астрофизика, как и умение читать, не проблема для всех нас, в ней обязан разбираться каждый звездопроходец. В какой-то степени мы все были дублерами Анны.
Прежние удивительные наблюдения подтверждались, накапливались новые, не менее удивительные. Протеи и вправду обладали способностью быстро менять не только форму, но и массу своего тела: при фантастических трансформациях они так интенсивно засасывали окружающую пыль или, наоборот, так исторгали свое вещество, что их похудения и отяжеления совершались с непостижимой быстротой. Механизм таких превращений, как вы знаете, до сих пор изучается, многое прояснено, но еще больше темного.
Нас в те дни на Протее, естественно, больше всего занимало, почему смирный зверек внезапно превращается в опаснейшего хищника. Как оказалось, защитный костюм астронавигатора, верой и правдой оберегавший нас даже на страшном Гефесте прямо-таки пузырившейся вулканами планетке, - здесь от черного протея не спасал: почти мгновенно растворившийся в теле хищника массивный левый сапог Гюнтера свидетельствовал об этом убедительно. Теперь при выходах никто не выпускал из рук пульверизатора - окраска протеев в белое была единственной надежной защитой. К плазменному пистолету, к счастью, пришлось прибегать только один раз - когда я кинулся спасать Менотти.
Вполне подтвердилось и то, что характер протеев определяется их окраской. Никому, конечно, не показалось бы странным, если бы черные протеи хищничали, белые праздновали труса, а остальных цветов держались смирно. Каждый бы рассуждал: "Ну что же, окраска выражает природу, во внешнем виде отражена сущность". Но что сама природа протея определяется его окраской - нет, это как-то плохо укладывалось в сознании!
Не терпевший умозрительных гипотез Мишель Хаяси по этому случаю вдруг ударился в такую отвлеченную философию, что, боюсь, мы далеко не все в ней поняли.
- Мы привыкли к тому, что каждое существо имеет наружный вид и природный характер, то есть внешность и сущность, разглагольствовал он в салоне. - И до сих пор считали, что сущность гораздо стабильней внешности. Человек и тигр, вырастая и старясь, очень меняют свой внешний облик, но остаются человеком и тигром. Принято думать, что внешность определяется сущностью, что сущность, то есть глубинный характер, - первичное, изначальное, а внешность - вторичное, производное. В принципе это именно так. Но протеи учат нас, что это не всегда так. У них природа, характер определяются внешним видом. А поскольку у каждого протея много внешних образов, то, стало быть, и много характеров. Иначе говоря, у них нет единой сущности. Они не единосущны, а многосущны. Перемена формы изменяет одни характеристики характера, перемена цвета - другие. Сущность у них так же нестабильна, как и внешность.
- Существование без сущности? - уточнил Михайловский. Фома любил абстрактные разговоры.
- Можно выразиться и так, если под отсутствием сущности понимать отсутствие стабильной природы, устойчивого природного характера. Определение это хлесткое, но не очень точное, поэтому в научном отчете я бы не решился его применять.
В разговорах такого рода я был больше слушателем, чем активным участником. Но когда Анна докладывала результаты своих измерений, мы на "Икаре" сразу поняли, что совершено выдающееся открытие, и это же подтвердили лотом эксперты на Латоне и земные физики. Вы, надеюсь, догадываетесь, что я говорю о сепарации изотопов в теле протеев, факте, ныне широко известном, но по-прежнему поражающем воображение.