Галактический консул

— Мудрая женщина. Я уж сгоряча подумал, что ты сам изобрел столь замечательный способ гашения конфликтов. Оказывается, никакой заслуги ксеноэтологии здесь нет. А может быть, ты упускаешь из виду гастрономический аспект? Что-то там прозвучало о курятине…

— А ты упускаешь редкостный шанс заразить меня гидрофобией.

— Конфликт! — вдруг воскликнул Аксютин, все это время напряженно размышлявший.

— Что с тобой, Павел? — обратился к нему Биссонет. — Мы вовсе не собирались переходить к вооруженным акциям внутри ИОК…

— Межрасовый конфликт, — сказал Аксютин с облегчением. — Псаммийский инцидент.

— Точно! — Вилга ударил себя по лбу. — Ведь на языке вертелось!

— И я помню, — промолвил Биссонет сдержанно. — Болезненный щелчок нашей практической ксенологии. Люди отстреливали разумных инсектоидов. А те, соответственно, людей. И что же?

— Ксенологическую поддержку миссии осуществлял Сергей Варданов, сказал Вилга. — Я немного знал его. Редкий был зануда, земля ему пухом. А вот драйвера, что рискнул ржавым тесаком интуиции разрубить гордиев узел межрасового конфликта, звали Николай Кратов.

— Константин, — поправил Аксютин.

— Кажется, так, — согласился Вилга. — На имена у меня тоже неважная память. Они все такие одинаковые.

— Я читал монографию Агбайаби «Блеск и нищета ксенологии», — сказал Аксютин. — Там этому инциденту отведено изрядное пространство. Уважаемый мэтр исследовал действие, а равно и бездействие Кратова с различных позиций, подвел теоретическую базу и, к собственному изумлению, счел его поведение верным. Разумеется, в цейтноте, при отсутствии ксенологической поддержки — Варданов-то был уже мертв. И с небольшими оговорками калибром поменьше.

— Я тоже читал, — сказал Биссонет. — В тексте фигурировал некий «драйвер К.», а вовсе никакой не…

— Тебе попалось второе издание, исправленное, — объяснил Аксютин. Мне же повезло раздобыть первое, без купюр. А вскоре грянула комиссия по Псаммийскому инциденту, разложившая все по полочкам. Между прочим, Кратов был оправдан. Очевидно, выводы Комиссии его не убедили, и он, как мы сейчас обнаружили, ушел в плоддеры. Поэтому в переизданиях Варданов обратился в «ксенолога В.», а Кратов — в «драйвера К.»… В отчуждении он уже шесть лет и, как мне сказал Дилайт, это плоддер «на излете». То есть в любой момент он может покинуть Плоддерский Круг и вернуться в общество, но по каким-то субъективным причинам не делает этого.

— Например, не хватает решимости, — сказал Вилга. — Очень просто. Мир сильно изменился за эти годы. Драйвером ему, по всей вероятности, уже не быть. Мужику тридцать, как ты говоришь, лет. Отчуждение тоже налагает свой отпечаток на личность. Ему придется заново искать свое место в жизни, а даже с помощью всех ближних и дальних это ой как нелегко!

— Не похож он на человека, которому недостает решимости, — усомнился Аксютин. — Чего ему действительно недостает — так это хорошего костюма и нормальной прически. А всего прочего, мне кажется, у него вдоволь. Кто-нибудь из нас может вот так запросто, скучным голосом, при посторонних, назвать свои недостатки? Допустим, свои достоинства мы готовы перечислять часами. А признаваться в одолевающих душу пороках?

— Может быть, пирофобия — предмет его скрытой гордости, — сказал Биссонет. — Например, этот твой плоддер — психомазохист.

— Давайте попрактикуемся, — оживился Вилга. — У меня есть недостаток: не терплю, когда надо мной чересчур долго потешаются. Зато не злопамятен.

— Вот ты и скатился на достоинства, — отметил Аксютин. — А онанизмом когда прекратил заниматься? Если, конечно, прекратил?

— Ну, ты уж слишком, — опешил Вилга. — И вообще это никого не касается…

— Отчего же? — изумился Аксютин. — Точно такое же психическое отклонение, как и пирофобия. И я готов перечислить обстоятельства, в каких твое злоупотребление онанизмом может иметь то же значение, что и пирофобия Кратова в нашем случае.

— Да нет у меня никакого злоупотребления! — возопил Вилга, краснея.

— Ну, Бог с ним, с онанизмом, — сказал Аксютин великодушно. — Мы и в глаза друг другу не всегда правду говорить отваживаемся. Щадим самолюбие товарища. И тем самым внушаем ему ложную самооценку, а следовательно препятствуем его саморазвитию. Кратов же производит впечатление человека, способного сказать что угодно кому угодно.

— Даже если это твое «что угодно» какая-нибудь гадость? — вскинул брови Вилга. — Уж не бицепсы ли выступают гарантом подобного прямодушия?

— Я вовсе не то имел в виду, — смутился Аксютин.

— Так ты формулируй поточнее, — сказал Вилга. — Не ксеноэтолог все же. А наоборот, ксеносоциолог, жрец точной науки. Обязан соответствовать.

— Как еще можно интерпретировать его признание, — промолвил Биссонет. — Например, как неявную похвальбу. Ту же демонстрацию личных достоинств. Я-де только огня боюсь, а более ничего на белом свете. Кстати, ты не спрашивал его про онанизм? Как они там, в Плоддерском Кругу, для женщин закрытом, разрешают сексуальные проблемы?

— Я полагаю, что получил бы откровенный и исчерпывающий ответ, заявил Аксютин.

— Или по морде, — сказал Вилга.