Галатея

Недвижность листвы. Дуновение запаха её духов, такое слабое. - Тит Сестерций жил в небольшом городке на берегу Миссисипи. Он был влюблён в одну девушку, долго и безуспешно добиваясь взаимности. И вот, однажды, наконец, он услышал от неё слова, которые чуть не разорвали его сердце переполнившим его восторгом. Она шепнула ему: "Сегодня ночью". Можешь представить себе его состояние. Он не мог найти себе места, он метался по комнате, не в состоянии думать ни о чём другом, а день, между тем, не торопился уходить, медленно, мучительно медленно клонился он к вечеру. Но вот уже небо окрасилось закатом, теперь немного, совсем немного! Ему сделалось тесно в стенах его дома, он выбежал на воздух и, бесцельно бродя по улицам, сам не заметил, как вышел к реке. Солнце уже зашло, и река и небо над ней были залиты ровным золотисто-багровым сиянием. Пароход, только что отчаливший от пристани, медленно и важно проплывал мимо, неся своё отражение как чёрное вымя, и зачарованный, смотрел на него Тит Сестерций, рассеянно блуждая взглядом по палубе. И вдруг он оцепенел. Среди толпы незнакомых людей, навалившихся на поручни, он увидел ту, которая... Он увидел её. Она не видела его, болтая с кем-то, кто стоял рядом с ней. Оторопевший, потрясённый, он смотрел на неё и не мог оторвать глаз. Она уплывала. Пароход уносил её всё дальше, дальше по течению, вот она повернулась спиной, вот он уже не может различить её среди толпы, вот она исчезла совсем... Пароход давно уже скрылся, а несчастный Тит всё стоял и смотрел на пустынную реку, всё такую же прекрасную... - И больше он никогда не увидел её? Она уплыла навсегда? - Больше никогда. - И даже не попрощалась с ним... - Это было бы слишком жестоко. Или романтично? - Да. Слишком жестоко... - Сварить ещё кофе?

Напевая вполголоса тему, которую он напевал в танцзале, Конферансье входит в подъезд. Поднимается по ступеням, проходит мимо. Где-то наверху его шаги замирают. Тишина. Звук открываемой ключом двери. Захлопнулась.

Он кладёт телефонную трубку, он только что говорил с кем-то. Кивает своим мыслям. Протянув руку к журнальному столику, достаёт из пачки сигарету. Разминает её в пальцах. Смотрит куда-то перед собой. В дверь звонят. Он поворачивает голову, но не двигается с места. Звонок повторяется. Он досадливо качает головой, отбрасывает сигарету и идёт открывать. Мой голос в прихожей.

Люстра с голубыми пластиковыми чехлами. Одна лампочка перегорела, осталось три. Открытое настежь окно с раздвинутыми шторами. На кухне шумит чайник. Мы сидим в креслах. Справа от меня, на журнальном столике, беспорядочной стопкой лежат журналы. Он читает газету. - Странно...- говорю я. - Что?- говорит он, подняв голову. - Странно, как могут одни и те же слова иметь совершенно разный смысл, в зависимости от того, произносишь ты их или слышишь, и от того, кто их произносит, и кто слышит... И ты думаешь, что тебя понимают, а на самом деле... На секунду задумавшись, он недоумённо смотрит на меня. - Вы что, поссорились?

Звонит телефон. Он снимает трубку: "Алло". "Да". "Ну конечно". "Ладно, не буду. А ты собралась уже?" "А что такое?" "Да? Ну ладно, только смотри, не опаздывай". "Ну всё, до завтра. Пока". Он кладёт трубку. - Кто звонил?- спрашиваю я. - Она. - Кто? Лил? А почему же ты... - Ну, я же не знаю... - Так что, она всё-таки едет? - А что, она собиралась не ехать?

Он играет спичечным коробком, гоняя его пальцами перед собой по кухонному столу. Я сижу, поставив локти на стол. Высохшее пятно от чая на желтоватой скатерти, две пустые чашки на блюдцах, пепельница. Уже за полночь. Завтра ему вставать, но он отмахнулся - ерунда. Тебя не будить? - Да нет, не нужно. Тихо. - Нужно кое-что обдумать,- говорю я.- Наверное... Нужно разобраться во многом. - Ну, время у тебя будет. Я говорю: "Да". - Когда возвращаетесь? - Не знаю,- говорит он.- Смотря по тому, как нас примут. - Понятно. - Хотя чем другие города, в сущности, отличаются от нашего? - Ну да,- говорю я.- В самом деле. - Через пару недель, я думаю. Хотя, может быть, раньше. - Или позже? - Ну да.

Мы укладываемся спать. Я - на диване, он - на кресле-кровати. - Устроился? Я киваю ему. Он выключает торшер, и комната проваливается в ночь. Его голос из темноты: - Если будут звонить, запиши, если что передадут. Я отвечаю: "Да, конечно". - Вообще-то, все в курсе, но мало ли что... Мы лежим молча. - Так она что, выгнала тебя что ли? - Да нет. - Что-нибудь случилось? - Нет. - Она что, решила не ехать? - Да нет, просто... - Что? - Просто я не люблю прощаться. - А. Понятно. Я лежу, глядя в темноту. Мы молчим. - Ну что, спим?- говорит он. - Спим. - Значит, я не бужу тебя завтра. - Нет. - Ну, давай. - Счастливо тебе со всем этим... мероприятием. - Ха. - - - - Спасибо. Ночь. Тишина. На кухне гудит холодильник.

Они уехали. Утром, проснувшись, я был уже один. На кресле лежала подушка и на ней две сложенные простыни. На кухонном столе была записка. Я смял её, не читая. Чайник на плите был уже едва тёплый.