Галлюцинации, или быль о необыкновенных приключениях автора в дьявольском раю

12 мая 1971 года

Теперь, когда от событий, происходивших вокруг нашего эксперимента в Ла Чоррере, нас отделяет почти два месяца, я ясно осознаю, что мы с братом оба проявляли классические симптомы, двух разновидностей шизофрении. У него наблюдались признаки отрешенности от мира, характерные для истинной шизофрении, мое же поведение больше подпадало под экстравертную, параноидальную форму. Тем не менее я не могу согласиться с тем, что в связи с этим наш эксперимент представлял собой не что иное, как два одновременных случая шизофрении. Полностью отдавая себе отчет в том, что такая позиция может быть воспринята как. доказательство проявления у меня остаточных симптомов заболевания, я утверждаю: мы действительно столкнулись с объективным феноменом, который, хоть и обладал чрезвычайно странной природой, неразрывно связанной с физическим процессом, тем не менее коренится в молекулярных принципах, которые мы тогда исследовали. В качестве эмпирического подтверждения такой точки зрения я привожу следующие моменты, которые, как мне кажется, выводят наш эксперимент за рамки психического заболевания:

Внезапность, с которой сразу же вслед за самим экспериментом развились симптомы болезни: через несколько минут после того, как мы завершили предусмотренные экспериментом действия, мой брат стал отделяться от среды общих восприятии, в то же самое время я преодолел сознательно поддерживаемое недоверие и стал ощущать присутствие некоего кибернетического устройства. По нашим прогнозам, оно должно было стать частью эффекта, который мы рассчитывали получить, если бы нам действительно удалось создать сверхпроводящую генетическую матрицу и гарминовую связь.

Совпадающий, или согласующийся характер переживаемого нами обоими расщепления личности: подразумевается, что хотя у нас обоих проявлялись симптомы разных форм шизофрении, тем не менее, фантазии, идеи и соображения, которые у нас возникали, были общими. Мой брат считал меня шаманом-мессией, принимающим разные ипостаси, я же воспринимал его как материализовавшийся корабль-разум, совершающий обратный путь через Вселенную, — именно это могло стать одним из логических последствий нашего эксперимента. Каждый из нас, взятый в отдельности, являл бы собой несомненный образец заблуждений, однако получилось так, что каждый из нас представлял хоть и шаткое, но все же доказательство правильности позиции другого. Могу добавить, что, хотя больше никто не был способен понять причудливый образ мышления моего брата, я полагал, что могу проникнуть в его глубины и различить то слившееся воедино понимание, которое таится в них. И в то же время я понимал: то явное расщепление, которое у него проявляется, обусловлено тем, что его мыслительный процесс где-то очень глубоко и подспудно движется вспять. Подобно тому как крутящееся в обратном направлении кино создает впечатление дикой, бессмысленной неразберихи, и все же в конце концов все предметы оказываются на своих местах, так и идеи и передвижения в пространстве моего брата выглядели для меня прямо противоположным тому, что можно было ожидать, исходя из законов логики.

Деннис был совершенно уверен в том, что мозг работает по принципу голограммы. Эта идея принадлежит Карлу Прибраму, нейрофизиологу из Стэнфордского университета, — тогда она была очень модной в наших кругах. Она четко разъясняет тот факт, почему большой участок мозга может быть поврежден или даже удален, а память при этом не пострадает: все дело в том, что каждая часть голограммы содержит всю информацию, заключенную в том целом, откуда она извлечена. До нашего эксперимента Деннис размышлял о том, что в ходе его он может на короткое время получить обратное изображение структуры моего мозга/сознания. Выслушивая его свободные ассоциации после того, что с нами произошло, я убедился, что это действительно случилось, но на гораздо более длительный срок, чем мы предполагали. По правде говоря, я продолжаю считать, что нашей единственной ошибкой на протяжении всего эксперимента и последовавших за ним событий было то, что мы не сумели правильно спрогнозировать продолжительность процесса. Я у верен, что наше понимание механизма процесса — если не брать во внимание его продолжительность, — было верным, хотя и неполным, впрочем, таким оно остается и до сих пор. Иными словами, до сих пор сутью всего дела является время. Иногда свободные ассоциации брата складывались из эпизодов, которые я пережил более чем за год до этих событий и более чем за десять тысяч миль от того места, где тогда жил Деннис, — эпизодов, о которых я никому не рассказывал.