Галлюцинации, или быль о необыкновенных приключениях автора в дьявольском раю

Во время нашего второго пребывания в Ла Чоррере снова выплыла на поверхность тема у-ку-хе. Мы познакомились с несколькими индейцами витото, которые регулярно ходили по тропе мимо нашей хижины, а стояла она всего ярдах в ста от того места, где произошел памятный эксперимент. Среди этих людей, которые останавливались, чтобы перекинуться словом или поглазеть, как я ловлю насекомых, был один кряжистый старик по имени Деметриус — старый лис с уклончивым взглядом. Казалось, от него исходит ощутимый запах стража космических врат. В моем воспаленном рассудке буквы Д, М, Т выступали из его имени, как пылающие сигнальные огни. Как только мне удалось остаться с ним наедине, я тут же с места в карьер выпалил:

— У-ку-хе!

— У-ку-хе? — он едва поверил своим ушам. Ему казалось невероятным, что такое странное, слабое создание, будто пришедшее из иного мира, напрямик спрашивает о тайном достоянии его племени. Не знаю, сколько культурных условностей было нарушено, но после краткого разговора — если, конечно, можно назвать разговором общение людей, не понимающих языка друг друга, — я не сомневался, что он постарается мне помочь. Прошло несколько дней, и в день своего двадцатипятилетия я получил липкий, смолистый комок, завернутый в листья. Мне так и не представился случай испробовать это вещество для получения галлюциногенных видений, но позже данные химического анализа, проведенные в Каролинском институте в Стокгольме, подтвердили присутствие в нем диметилтриптамина. Деметриус не посрамил своего имени.

Была в нашем втором путешествии в Ла Чорреру еще одна важная особенность: учение Логоса продолжалось почти непрерывно. На протяжении всех этих месяцев, да и потом тоже, он раскрывал передо мной принцип времени. Принцип этот очень конкретен и математически строг. Логос научил меня, как использовать "Ицзин" по-новому, как никто до меня, возможно, не умел. Может быть, китайцы когда-то и обладали этим знанием, но утратили его многие тысячелетия тому назад. Логос научил меня гипервременному взгляду. Мои книги, моя внешняя жизнь, мои сокровенные сны — все это стало частью стремления понять и ощутить новое время, которое открылось мне в Ла Чоррере. Революция в понимании человека — это не то, что можно выразить в рамках беседы.

Новая модель времени позволяет получить максимальное количество сведений о будущем. Нельзя сказать, что будущее абсолютно предопределено, иначе говоря, нет такого будущего, в которое мы могли бы заглянуть и где все события были бы уже предопределены. Вселенная устроена иначе. Будущее уже завершено, но не обусловлено. Каким-то загадочным образом из множества разнообразных событий избраны некоторые события, которым, по выражению Уайтхеда, суждено "подвергнуться формальности истинного осуществления". И Логос вознамерился открыть мне механизм этого процесса, который представил в виде временной волны.

Что заставило меня впервые обратиться к "Ицзин", так это то, насколько мой первый простейший принцип шестидесятичетырехдневных циклов подходил к событиям моей тогдашней жизни. Смерть матери была первой из тех точек, которые я выделил во времени. Потом я заметил, что моя связь с Ив, удел случая, началась шестьдесят четыре дня спустя, а еще через шестьдесят четыре дня произошла кульминация эксперимента в Ла Чоррере. Принцип базирующегося на гексаграммах лунного года вырос из идеи о шести циклах по шестьдесят четыре дня каждый, то есть о годе, состоящем из шести частей, как гексаграмма "Ицзин" состоит из шести линий.

Для меня лично эта идея подтвердилась, когда я заметил, что если начать такой год со смерти матери, то закончится он в мой день рождения, 16 ноября 1971 года. Я понял, что существуют простые циклы и циклы циклов. Я представил себе лунный год из трехсот восьмидесяти четырех дней, а потом большую структуру, частью которой он является, цикл из шестидесяти четырех раз по триста восемьдесят четыре дня и так далее. Карты, которые я тогда построил, и их окончательный вариант приведены в "Невидимом ландшафте". Но в нем ничего не сказано о том, что произошло в Ла Чоррере, и о том, как эти совпадения и мой бессознательный ум, или что-то в моем уме, привело меня к находке этих издавна скрытых возможностей "Ицзин".

Но как быть с несметным множеством резонансов, которые, как свидетельствовала временная волна, связывают каждое мгновение времени со всеми остальными, повинуясь схеме, где нет ничего от случайности или причинности? Как быть с тем фактом, что некоторые частности математического описания волны, похоже, подразумевают, что время, в котором мы живем, — цель многовековых устремлений колоссальной важности? Все это были фантастические образы — впрочем, именно так я их и воспринимал, — но мощь и притягательная сила этих картин, своеобразного зрелища личного пользования, были совершенно неотразимы.