Гамбит клингонов

– Ты давненько уже не питался в кают-компании. Это сразу видно: иначе ты не задавал бы глупых вопросов. Ладно… Прописываю тебе двойную дозу лекарства, – с этими словами доктор поднес горлышко графина к бокалу, и туда, булькая, полилась пахучая жидкость. Протягивая его капитану, Маккой произнес:

– Похоже, что вся жизнь у нас на борту окончательно разладилась. Мы проваливаемся куда-то в тартарары. Мне трудно это объяснить, но, скорее всего, люди уже сыты по горло, чувствуя себя похороненными в брюхе этого металлического зверя. Им кажется, что «Энтерпрайз» сожрал их и никогда не выплюнет назад.

– Ты говоришь о моем корабле, Боунз. Так что выбирай выражения, – предупредил доктора Кирк и залпом опустошил свой бокал. Спиртное огненным потоком обожгло ему горло и, добравшись до живота, разлилось там приятной теплотой, которая стала распространятся по всему телу. Медленно, почти неохотно, он расслабился.

– Каждый заботится только о своих шкурных интересах, – с каким-то грустным ожесточением продолжал рассуждать Маккой. – Впервые в жизни мне довелось наблюдать такой бардак. Я уверен, что на всем Звездном Флоте не творится и сотой доли того, что происходит у нас ежечасно. Это заразительно… Я имею в виду чувство вседозволенности. Каждый чувствует, что он может сделать все, что ему вздумается. Многие, находясь на боевом дежурстве, ощущают, буквально кончиками пальцев, покорную их воле чудовищную разрушительную силу, и у них руки чешутся воспользоваться ею, выпустить джина из бутылки.

– Но зачем, Боунз? Тебе-то, например, это зачем? – спросил Кирк. Он зашевелился в кресле, пытаясь сесть поудобнее. Маккой затронул в его душе больные струны, разбередил то, что угнетало, подтачивало его изнутри, не давая покоя ни днем, ни ночью. Испытание властью не прошло бесследно и для него. Однако он не искал легкой и простой жизни, свободной от машин. Жизни, о которой мечтал Маккой. Чтобы чувствовать себя счастливым, ему нужно было всего лишь решить проблему поднятия морального духа экипажа и освободиться от дредноута клингонов, висевшего на орбите на расстоянии в несколько тысяч километров.

– Зачем? Да затем, что это, по-моему, самое важное. Я хочу чувствовать, что мой пациент выздоравливает, потому что это я его вылечил, а не какая-то чертова машина. Что мне известно об устройстве анаболического протоплазера? Это приспособление, которое суют мне в руки… Меня обучили пользоваться им… Но что оно в действительности делает? Разве может его работа сравниться с тем чувством удовлетворения, которое испытывает хирург, красиво заштопавший руку и знающий, что он потрудился на совесть.

– Поэтому ты и сломал протоплазер, – вздохнул Кирк. – Я слышал об этом, Боунз. Тот капрал очень обижался на тебя за то, что ты зашил ему руку обычной нитью.

– Шов, кстати, получился у меня превосходный. Я поработал на совесть, и ему грех жаловаться. А что до протоплазера, то я не ломал его. Он отказал в самый критический момент у меня в руках. Пусть с ним возится Скотти. Может быть, ему он на что ни будь пригодится, а я уже привык надеяться на это, – Маккой поднял обе свои руки и посмотрел на них. – В старину искусство хирурга зависело от того, насколько твердыми и уверенными были его руки. В этом был весь секрет его успеха. Сейчас можно запрограммировать какую-нибудь машину, черт бы ее побрал, и она проведет всю операцию от начала до конца… А мне остается стоять рядом и только наблюдать! Как же я могу после этого называть себя хирургом? Так не должно быть!

– Автохирург с компьютерным программированием не делает ошибок, – возразил Кирк.

– Но и звезд с неба не хватает. А человеку это доступно. Вот где собака зарыта, Кирк. Именно поэтому и происходит брожение в экипаже, падает дисциплина. Они хотят хотя бы немножко ощутить себя хозяевами своей судьбы. Поменьше машин и побольше человечности. Если этого не учесть, то дело может зайти слишком далеко, попомни мое слово.

– Я не могу целиком принять твою версию, Боунз. Почему это случилось именно сейчас? Напряжение? В это верится с трудом. Они бывали в куда худших переделках, от которых с ума можно было сойти, но с ними не происходило ничего подобного. Похоже, что они отдались на волю своих чувств и инстинктов, далеко не самых лучших, и плывут, несомые бурным потоком эмоций, нисколько не заботясь о том, куда их вынесет. Они больше не могут управлять собой.

Маккой усмехнулся и, допив остатки самогонки, сначала опять наполнил свой стакан, а затем заговорил.

– Взять, к примеру, лейтенанта Авитс и медсестру Чэпел. Они дерутся, как кошки, и из-за кого? Из-за Спока, которому наплевать на них обеих. Неразделенная любовь… Однако ведут они себя так, словно это самая главная вещь во всей Вселенной.

– Так ли уж и неразделенная, Боунз? Ты заметил, как странно ведет себя Спок в последнее время? Он похож на флюгер, поворачивающийся туда-сюда. То его ничем не прошибешь, то он чуть ли не в истерику впадает.