Гангстер

Гаррет глубоко вздохнул и пожал плечами.

— Я несколько раз солгал и ругался намного больше, чем следовало. Но трудно этого избежать, когда ты полицейский и имеешь дело с такими людьми, с какими мне приходится встречаться каждый день.

— Понимаю, — сказал священник. — И что еще?

— Это почти все, отец мой, — ответил Гаррет. — Еще несколько раз согрешил в мыслях, а больше, пожалуй, ничего и не было.

— Вы молитесь каждый день?

— Да, — сказал Гаррет. — Если и не каждый, то почти каждый.

— Сегодня вы молились? Перед тем как прийти сюда и обрести мир у Господа?

— Несколько минут назад. — Вопросы священника несколько озадачили Гаррета. В темноте исповедальни он не мог разглядеть лицо с другой стороны, но точно знал, что это не тот священник, который всегда бывал здесь по субботам. — Я вознес благодарение за посетившую меня удачу.

— Значит, ваша душа очистилась, — сказал голос. — И теперь вам осталось только получить епитимью.

— Что ж, отец, назначайте ее, — бодро сказал Гаррет, прижав локтем толстый конверт в кармане.

— Прочтете три раза «Богородица», — велел голос, — и «Господню молитву». А теперь умри!

Джеймс Гаррет увидел дуло пистолета, яркую вспышку, а потом почувствовал горячую острую боль в груди. Толстые бархатные занавески, скрывавшие Гаррета от остального мира, раздвинулись, впустив неяркий свет. Продажный полицейский, откинувшийся на деревянную стенку исповедальни, повернул голову и увидел Анджело Вестьери. Вторая дверь исповедальни открылась, оттуда вошел Пуддж Николз и стал за спиной Анджело.

— Даго, ты настолько глуп, что даже понятий не усвоил, — сказал Гаррет, превозмогая боль. — Церковь для всех считается неприкосновенной.

Анджело вошел в кабинку и приставил дуло пистолета к виску Гаррета.

— Пути Господни неисповедимы, — сказал он и нажал на спуск. Гаррет свалился со стула и упал замертво в угол исповедальни. Анджело убрал оружие в кобуру, запустил руку в карман пиджака полицейского и вынул конверт с десятью тысячами долларов.

Анджело и Пуддж прошли по пустой церкви и опустились на колени перед главным алтарем, испрашивая себе божьего благословения. Набитый деньгами конверт Анджело сунул в деревянный ящик для сбора пожертвований.

— Пусть помолятся за упокой его души, — сказал Анджело.

— Скорее на эти деньги приходский священник будет пьянствовать весь следующий год, — отозвался Пуддж. — Впрочем, и то хорошо, и другое неплохо.

Они повернулись и вышли из темной пустой церкви навстречу догоравшему закату.

То, каким образом гангстер совершает убийство, не менее, если не более важно, чем само убийство. В том, как и где оно осуществлено, кроется множество сигналов для врага. Если стрельба ведется в месте, неофициально объявленном запретным, атакованный оказывается в проигрышном положении, так как ему, во-первых, трудно предсказать следующий шаг своего врага, а во-вторых, становится ясно, что человек, против которого он выступил, готов на все, чтобы достичь победы. До убийства Джеймса Гаррета бандиты крайне неодобрительно относились к применению насилия в церкви. Случившееся вызвало суматоху в преступном мире и дало понять Джеку Веллсу и его команде, что эта война будет не такой, как прежние.

«Криминальные боссы начали обращать внимание на Анджело только после расправы с Гарретом, — рассказывал мне Пуддж. — До того действующим стрелком считали меня, а его лишь кем-то вроде подручного. Этим своим поступком он изменил существовавшие тогда правила и перевел себя на центральную позицию. Акцию он совершил точно так же, как делал все остальное в своей жизни, — очень спокойно и когда удара меньше всего ожидали. Одна из целей, ради которых совершаются подобные публичные убийства, — привлечь к стрелку больше внимания, чем к жертве. Анджело это было совершенно безразлично. Он стремился не к тому, чтобы о нем рассказывали в таблоидах, а к тому, чтобы его враги знали, что он сделал. Ключ к любой победе — дать понять, что твои удары будут неожиданными. Если тебе удастся убедить в этом мир, это нагонит такого страху, какой не вызовет самая кровопролитная уличная перестрелка».

Сутенер Френсис спал, сидя на кушетке, его голова откинулась назад, руки расслабленно лежали на сиденье. Он был одет в коричневые слаксы с расстегнутым поясным ремнем и сорочку. Солнце всего двадцать минут как взошло, и в комнате еще царил утренний полумрак. Босые ноги Френсиса стояли на сыром и липком от пролитого пива полу. На кофейном столике, усыпанном крошками, красовались две грязные тарелки.

Он не слышал шагов мужчины, вошедшего в комнату. А тот аккуратно поставил рядом с кушеткой стул, повернув его спинкой к зашторенным окнам. Потом встал на стул и убедился, что он выдерживает вес человека. Один конец принесенной с собой толстой веревки пришелец привязал к трубе отопления, проходившей у стены под самым потолком. На свободном конце он сделал скользящую петлю и проверил узел — свободно ли движется. Оставив петлю болтаться на уровне своей головы, он все так же бесшумно сошел со стула.