Ганнибал у ворот!

(3) «Если, – сказал он, – ты требуешь чего-то от нижестоящего, потребуй этого прежде всего от себя и своих близких – и все легче тебя послушаются: никакой расход не будет в тягость, если увидят, что любой именитый человек берет на себя еще больший.

(4) Мы хотим, чтобы у римского народа был вполне исправный флот и частные лица не отказывались выставить гребцов? Отдадим этот приказ прежде всего себе самим: (5) мы, сенаторы, завтра же отдадим в казну все наше золото, серебро и медные деньги – пусть каждый оставит лишь по кольцу себе самому, жене и детям, да буллу[719] сыну, да еще жене или дочери по унции[720] золота; (6) те, кто занимал курульные должности, пусть оставят себе серебряный конский убор

[721], и фунт серебра на солонку, и блюдо для приношения богам.

(7) Остальные сенаторы оставят себе только по фунту серебра да медных денег по пять тысяч ассов на каждого отца семейства. (8) Все прочее золото, серебро и медные деньги отнесем сейчас же триумвирам, ведающим казной, не дожидаясь сенатского постановления. Пусть добровольные пожертвования побудят соревноваться в помощи государству сперва всадников, а потом и остальной народ.

(9) Мы, консулы, много толковали между собой – другого пути нет, с помощью богов мы и пойдем им. Будет государство цело, оно охранит и состояния частных лиц; пренебрежем государственным – не сбережем и своего».

(10) Решение было единодушным; консулов поблагодарили. (11) Сенаторы разошлись; все наперебой стали отдавать в казну золото, серебро, медь, каждый хотел видеть свое имя в официальных списках если не первым, то из первых: триумвиры не успевали принимать, а писцы записывать взносы.

(12) Сенаторы были единодушны, за ними последовали всадники, за всадниками простой народ. Таким образом, без указов, без принуждения государство получило и недостающих гребцов, и деньги на жалованье им. Приготовив все нужное для войны, консулы отправились в свои провинции.

37. (1) Никогда за все время войны ни карфагеняне, ни римляне так не чувствовали, сколь переменчиво военное счастье – то страх, то надежда владели ими. (2) Так шли дела у римлян в провинциях: неудачи в Испании, удачи в Сицилии смешивали печаль с радостью.

(3) В Италии тоже утрата Тарента была тяжелым ударом, но гарнизон удержал, вопреки ожиданиям, крепость – и это радовало. (4) Внезапный ужас вдруг охватил Рим, боялись, что Город будет осажден, но Капуя оказалась покорена спустя несколько дней, и страх сменило ликование.

(5) Его умерили события за морем, так как Филипп в недобрый час стал врагом, но появились новые союзники: этолийцы и Аттал, царствовавший в Азии, – судьба словно уже обещала римлянам господство над Востоком.

(6) Карфагеняне также утратили Капую, зато взяли Тарент, хвалились, что беспрепятственно подошли к стенам Рима, (7) и досадовали, что тем и закончилось. Им было стыдно: в то самое время, когда они были у стен Рима, римское войско, не обращая на них никакого внимания, другими воротами уходило в Испанию.

(8) В самой Испании тоже карфагеняне совсем было вознадеялись, что если два таких войска истреблены, вожди их[722] убиты, то и война завершена, и римляне изгнаны. Тем сильнее было их раздражение тем, что одержанная победа оказалась напрасной, а лишил их ее плодов Луций Марций, в сумятице возглавивший римлян. (9) Судьба уравновесила для обеих сторон успех и неудачу: та же надежда, тот же и страх – как будто только еще начинается война.

38. (1) Ганнибал особенно тревожился потому, что судьба Капуи, которую римляне осаждали упорнее, чем он ее защищал, отвратила от него много италийских народов. (2) Он не мог управлять всеми, разместив всюду гарнизоны – дробить войско было совсем не ко времени; вывести гарнизоны он тоже не мог, не доверяя ни обнадеженным, ни перепуганным союзникам.

(3) Потеряв голову от жадности и жестокости, он решил разграбить и разорить все, что не в силах был оберечь, – пусть ничто не достанется врагу.

(4) План был и задуман гнусно, и осуществлен гнусно. Отшатнулись от Ганнибала не только безвинно терпевшие, но и большинство тех, кому происходящее служило только примером. (5) Да и римский консул не пренебрегал никаким случаем, если была надежда соблазнить город сдаться.

(6) В Салапии начальствовали Дазий и Блатий. Дазий – друг Ганнибала; Блатий сочувствовал римлянам, но был осторожен: через тайных лазутчиков он обещал Марцеллу выдать город; однако без помощи Дазия ничего нельзя было сделать.

(7) Блатий долго медлил и наконец, не в надежде на успех, а просто не придумав ничего лучшего, пригласил Дазия; тому был противен и самый замысел, он ненавидел соперника по власти и все открыл Ганнибалу. (8) Ганнибал призвал обоих; он разбирал какое-то дело, а потом собирался начать следствие над Блатием.