Ганзейцы. Савонарола

Во главе всего Ганзейского союза в самое цветущее время его существования стоял город Любек, постепенно поднявшийся до этого первостепенного значения в силу особых, благоприятных обстоятельств. Недаром все остальные ганзейцы звали Любек «умным городом»; недаром и в гербе этого города изображён был корабль, у которого на руле стоял старец, который указывал сидевшему на носу юноше на крест, водружённый на мачте. Любекские купцы отличались замечательной энергией, неутомимостью и смелостью в своих предприятиях, а главное — умели пользоваться теми громадными преимуществами, какие давало им приобретённое материальное благосостояние. Любечане сверх всяких иных торговых оборотов вели громадный торг деньгами, при помощи которых умели добиваться благорасположения князей и баронов, почти не выходивших из-под гнёта нужды и из денежных затруднений. Благодаря этому мудрому умению ганзейцы, ни с кем не воюя открыто, всё дальше и шире распространяли свои мирные завоевания в области торговли, пока завоевательные планы и корыстные цели датского короля Вольдемара IV и в особенности произведённые им захваты Шонена и Готланда не вынудили ганзейцев вступить с ними в серьёзную и тяжёлую борьбу.

XIV

Простота и лукавство

С тех пор как ганзейцы стали готовиться к войне против аттердага, трудно было даже узнать улицы и площади Любека, всегда полные суеты и движения, — так изменился город под влиянием ожидавшихся грозных военных событий! От Гольстенских ворот и до самой Мариинской торговой площади толпилась сплошная масса народа, видимо чем-то возбуждённая до крайности и занятая толками о современных событиях. Торговая и ремесленная деятельность совершенно прекратились — они никому и в голову не шли; теперь в гавань шли люди только затем, чтобы посмотреть, как продвигается постройка судов на верфях, да полюбоваться на работы блиденмейстера[5], который устанавливал на палубах судов тяжёлые метательные машины и рядом с ними громоздил балки и камни, предназначенные для метания в стены неприятельских замков и в неприятельские суда.

Во всех горожанах как-то разом проснулось стремление к войне, к кровавой борьбе с исконным врагом — датчанами. Всюду только и было разговоров, что о предстоящих битвах, и всюду громкими, восторженными криками встречал народ бюргермейстера Виттенборга, который, главным образом, побудил ганзейцев решиться на борьбу с аттердагом. И если при общем одушевлении союзные города всё ещё медлили вступать в борьбу, то виною этому, с одной стороны, было неблагоприятное для плавания осеннее ненастье, а ещё более — раздоры, возникшие между главными союзниками Ганзы — королём шведским и сыном его, королём норвежским.

Но даже и это досадное замедление не охлаждало воинственного пыла ганзейцев, которые всю зиму продолжали свои военные приготовления и занимались обучением навербованных ими солдат и матросов.

Наступил, наконец, и май месяц, в течение которого решено было начать войну. Но прежде чем начать её, пришлось, согласно старинному германскому обычаю, шумно и весело отпраздновать майский праздник, который и в этот год, как и в прошлые, сопровождался различными процессиями, символической борьбой весны против зимы, воинскими играми, стрельбою в цель из арбалетов и пляскою мечей. Под вечер, когда пиво и вино щедро лились во всех погребах и пивных города Любека, в винном погребе ратуши, в особом укромном уголке, за занавесом, сошлись за бутылкою доброго вина двое старших представителей города.

— Не празднуется нынче как-то! — сказал Иоганн Виттенборг своему сотоварищу Бруно фон Варендорпу. — Всё нейдут у меня из головы приготовления к походу! Так и кажется, что не мешало бы нам майский-то праздник отложить до первой победы над аттердагом.

— Вас не то тревожит! — смеясь, заметил Бруно фон Варендорп.

— А что же? — спросил Виттенборг.

— Да уж полноте, не прикидывайтесь! Или вы думаете, что я не знаю о ваших тайных испытаниях нового огневого зелья, которое теперь уже применено в Италии и в Испании к военным потребностям? Ведь стоит только постоять у Гольстенских ворот, чтобы услышать, как это зелье-то пощёлкивает!

— Так, так! Что же мне от вас-то скрываться, друг Варендорп, — сказал бюргёрмейстер, — я надеюсь этим новым зельем распугать грозных панцирников аттердага. Большая, я вам скажу, сила заключается в этом чёрном порошке. Я почти уверен в том, что нам вскоре придётся совсем оставить наши блиды... Однако же я не решусь открыто заявить об этой новинке, прежде чем не буду вполне убеждён в успешном действии этого зелья.

— Особенно опасайтесь Госвина Стеена, — предостерегал Варендорп, — он ведь враг всякого нововведения...

— Но его мнение уже не оказывает теперь такого решающего влияния на мнения остальных членов городского совета, как в былые годы. Да притом же он стал редким гостем на наших собраниях.