Garaf

   Мальчик решил: "Бог - жадина,

   Ему в падло содержать меня,

   Украл у меня детство:

   Волосы вон лезут,

   Как глобус башка гладкая".

   Бог занят был интересным

   Чем-то и содержательным,

   Не поспешил слезть и

   Мальчишку к груди прижать своей.

   А зов со словом ругательным

   По почте ушел небесной

   К самому главному бесу,

   И тот решил настоятельно

   Мальчику отвесить

   Боли, убить заразою

   Мысли о небе, и взять себе

   В ад его.

   Председателем.

   "Иди ко мне, мой сладенький

   Ясный мой..."...

   ...- Мне больно. Уйми боль мою.

   - Ложись на подушку.

   - А можно, я проснусь в раю?

   Я почти свят, не вру,

   Не целованный, непьющий.

   - Окей. Отстегни душу.

   В чистилище простирну

   И вечный тебе уют

   В будущем...

   ...Мальчик совсем сбрендил:

   Метался меж Богом и Бесом.

   И тот ведь на "Бэ" и этот,

   По три буквы каждый весом.

   Кому отдать предпочтение?

   Он таял песочным печеньем,

   В чьей-то доброй руке над чашкой

   Чая крепкого - вверх тормашками...

   ...- Боже, пусти, так тяжко мне...

   В ответ слышен хохот бесов.

   Мальчик хрипит и кашляет:

   Глаза, как июль, горячие,

   И не кислород, а лезвия

   Вокруг, и дышать - мочи нет...

   ...Млея в массажном кресле,

   Бес ему: "Что ж не весел?

   Кривишь лицо и корчишься?

   Счастливо быль закончится.

   Молись и целуй мне перстень".

   Он целовал, брезгуя.

   То перстень,

   То на шнурке крестик...

   ...Проснулся утром: "Где я?

   Нигде не болит. Я умер?"

   Рядом сидит фея

   И пейзаж на холсте рисует.

   Фея:

   - Тебя не добудишься!

   Во сне говоришь, крутишься,

   Хныкаешь, капризуля.

   Смотри: на щеке пуговицы

   Оставили штампы-оттиски.

   - Я спал?

   - Все четыре осени!

   Бог возвратился из отпуска

   И спрашивал: "Где горошина,

   Та, что самая крупная,

   Любимая моя клумбная?"

   - Чтобы скорей в суп ее?

   - Глупенький ты, глупенький,

   Разве Бог суп кушает?

   Вставай, иди чисть зубики.

   На кухне, как погремушками

   Звенеть начала посудою.

   Мальчик потер макушку:

   "Ого, как запутались кудри!" (1.)

  

   ____________________________________________________________________________________________________________________

   1.К сожалению, мне неизвестен автор стихов и я прошу у него прощенья.

  

   Эйнор и Фередир слушали негромко читающего Гарава задумчиво, покачиваясь в сёдлах. Потом Фередир сказал:

   - Хорошая баллада. Не всё понятно, но... хорошая.

   - Я знаю, - грустно сказал Гарав. Эйнор улыбнулся:

   - Не грусти. Ты ещё побываешь в Раздоле, Волчонок.

   - Зачем он мне? - удивился Гарав. Эйнор не стал отвечать, а спросил о другом:

   - Ты ведь пишешь. А говорил, что неграмотный. Это письмо твоего народа?

   - Да. Моего народа, - кивнул Гарав и чуть подшпорил Хсана. Тот вынес его вперёд - туда, где тропка из рощ уводила в луга. Там он остановил коня, развернул его и вытащил меч, вскинул в руке к солнцу. Эйнор и Фередир остановили своих коней. Гарав встал в стременах и застыл, подняв лицо и руку с мечом. Солнце вспыхнуло искрой на остром кончике клинка, и по нему вниз побежали алые молнии кардоланского узора. - Садрон - верный, - сказал Гарав.

  

Глава 28 -

в которой выясняется, что все пути ведут в Раздол,

а Гарав совершает первое убийство.

   На ночь остановились под крышей. Гарав не поинтересовался, как называлось село - но жили в нём пригоряне, и кардоланскому рыцарю и его оруженосцам хоть и опасливо, но без вопросов, предоставили место для ночлега. В небольшом трактирчике - каменном, с низкими балками - без потолка - под крышей, закопченной огнём большого открытого очага - отыскалась комнатка с большой кроватью.

   Село стояло в стороне от торной дороги, на северных склонах гряды холмов. Дорога шла по южным, проскакивала перевал, стиснутый между двумя скальными выходами и шла дальше на юго-восток - а к селу через холмы вела скорей тропка, чем дорога. Видимо, это был один из тех полузатерянных мирков, где люди живут десятилетиями в одном и том же ритме. Но то, что Рудаур - нуменорское княжество, а Руэта - самозванец - тут всё-таки помнили.

   Вечером - видно, тоже по обычаю - в трактире собрались как бы не все мужчины села. Кардоланцев обходили стороной - гостеприимство гостеприимством, а в такие дела лучше не лезть, чтоб всегда можно было сказать: приехали, отдохнули, уехали - трактир же!

   Юноша и мальчишки вышли в общий зал, чтобы поесть и выпить пива. Пиво тут оказалось очень даже ничего - по словам Фередира - а на ужин предложили целую гору жареных карасей, штук полста. Небольших, но прожаренных до хруста, очень вкусных - и буквально за медяки - сказывалась близость реки. Повар умело надсёк рыбок поперёк, и мелкие косточки - проклятье речной рыбы - почти не ощущались, а от хребта мясо отставало половинками.

   Гарав увлечённо хрустел хвостиками и плавничками. Рыбу он обожал чуть меньше, чем грибы. Но на этот раз спутники не морщились и не принюхивались, как было с грибами - лопали, хватая из-под рук друг у друга. А что местные на них не обращали внимания - так оно и к лучшему.