Гардемарины, вперед! Книга 1 и 2

- Сейчас кого ни спроси - Красный Милашевич предал! Он, мол, негодяй, клятвопреступник. А что Милашевич? Пешка, вздорный человек. Его страсть ослепила. Ты вот тоже говоришь - любовь! Она так хороша была - фрейлина Ева. О, боже мой… Что о Милашевиче вспоминать? Он от Бога уже получил по заслугам. Главный-то разрушитель - Бестужев. Это я еще тогда понял. На меня он зла не имел и до смоленской шляхты ему дела не было. Но возжаждал власти! А хочешь служить России - выслужись перед Бироном. Сейчас Бестужев вице-канцлер и боится об этом вспоминать. Недаром все мое послание держал он в тайне. Но я напомню… Документик-то на руках! А, может, и не напомню. Зачем? Пошевелишь мозгами, так и выходит, что не очень-то Бестужев виноват. Кто в России более всех повинен в пытках да казнях? Рабский дух - вот кто. Он-то и рождает шпионов и доносчиков всех мастей. А чем больше шпионов и доносчиков, тем крепче рабский дух. Каков круговорот? Черкасский вдруг умолк и без сил свалился в кресло:

- Помоги, курсант, болит, проклятая. В камере застудил. Алексей подбежал к князю и проворно подсунул под левую ногу обитую войлоком скамеечку.

- Так, хорошо. Теперь дай вина. Полней наливай. Я помогу дочери Зотова. Софья ее зовут? А почему ты просишь за нее?

- Она моя невеста, - еле слышно прошептал Алеша.

- Ах да, любовь. Хорошая партия. - Князь выпил вино, отер губы и поморщился, словно от вина остался горький привкус. - И приданое богатое - могила матери, каторжник отец, у которого и могилы не сыскать. И послание это - тоже приданое. Мы его вместе с Зотовым сочинили. Слог у него был легкий. Больше всего любил в шахматы играть, все меня обыгрывал. Вот и доигрался до каторги. Человек он был богатый, но родословную имел не ветвистую. Потому я жив, а он умер, заступиться было некому. Заговор наш был игрушечный, да наказали по-настоящему. А кто за эти ужасы платить должен? Милашевич казнен, Бестужев высоко, до него не допрыгнешь. Но у меня есть для тебя подарок. Хочешь отомстить за свою невесту?

- Да!- воскликнул Алексей пылко. - Что я должен делать?

- Поступай, как найдешь нужным. Слушай. Написали мы с Зотовым послание, и шляхта его подтвердила. А дальше дела так разворачивались. Милашевич был еще на пути в Киль, только задумал предательство, а Тайной канцелярии было уже все известно. Был человечек, небольшой, тихий, отцом моим обласканный. Считали верным. Но подвела его привычка. Рабский дух… Крикнул он сам себе «слово и дело», да и отнес списки смоленских шляхтичей куда следует, фамилия Зотова в этом списке стояла одна из первых. Доноситель хорошо знал отца невесты твоей и не любил. Оба они друг друга не любили.

- Где этот человек? - нетерпеливо крикнул Алексей.

- Он ждет тебя.

- Владеет ли он шпагой?

- Шпа-а-гой?- переспросил князь, словно не понимая.- Ты хочешь с ним драться на шпагах? Впрочем, воля твоя. Шпаги на полке в футляре. Нашел? Ну что ж… Пошли.

Черкасский осторожно опустил на пол левую ногу, рывком встал и, почти не хромая,подошел к простенку между двумя книжными шкафами. Неуловимое движение рукой, и деревянная панель открылась куда-то в темноту.

- Иди.Там лестница.Внизу дверь. Вот ключ. Помни, я разрешаю тебе оставить одну шпагу у входа.

- Сударь, - проговорил Алексей укоризненно.

- Таких давить надо! - закричал князь свирепо. - Ладно. Поступай с ним как хочешь. Этот человек тоже приданое твоей невесты.

Алексей стал ощупью спускаться по лестнице. Было слышно, как князь ходит по кабинету - восемь шагов к окну, поворот, восемь шагов до середины кабинета, поворот… Видно, на всю жизнь остался он пленником каменной, тесной, тухло-промозглой камеры, длину которой пересчитал бессчетное количество раз, шагая из угла в угол.

Ключ сразу попал в замочную скважину. О, как ненавидел Алексей того, кто стоял сейчас за этой дверью. Будь он проклят! Пусть он будет великан, Голиаф, пусть он будет коварен, силен, искусен в шпажной борьбе. Он победит его и убьет, во имя правды!

- Защищайся, мерзавец!- Алексей с силой распахнул дверь, не глядя, швырнул вперед шпагу и непроизвольно зажмурился от яркого света.

Подземелье светилось от множества лампад. На вбитых в стену крюках, предназначенных для окороков и прочей домашней снеди, висели иконы, но ни на одной из них не было всепрощающего лика Богородицы. На полу стояли зажженные свечи. Нигде ни стола, ни лежанки.

В углу под иконой скрючившись сидел человек. Медленно повернул он бородатое лицо, и на Алексея глянули красные глаза штыкюнкера Котова. Видно было, что он узнал своего недавнего врага и ничуть не удивился этой встрече. Он долго и внимательно рассматривал Алексея. Вдруг его фигура распласталась на каменном полу, и он пополз к двери.

- Прости, черт попутал. Прости Христа ради…- услышал Алексей такой знакомый и чужой голос.

Своды гулко откликнулись на его мольбу, и эхо заметалось от стены к стене, от иконы к иконе.

Алексей медленно опустил шпагу. Он смотрел на Котова в оцепенении, и страшно ему было оттого, что Котов приближается, что этот жалкий человек сделает сейчас что-то совсем не то, что нужно от него Алексею.