Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Если бы спросить Николая, как он проводит время у Ивана Федотыча, он затруднился бы ответить. Ведь странно было отвечать, что он сидит и смотрит на Татьяну или помогает ей учить ребят по новой звуковой методе, играет в лошадки с Ваней, перенимает у Ивана Федотыча, как вязать рамы, делать столы, чинить самопрялки. Впрочем, иногда он брал с собою книгу и читал вслух Татьяне, — это когда не было учебы. Иван Федотыч мало бывал дома. Обыкновенно поработавши час-другой, он уходил в село искать себе иного дела, «трудиться на ниве господней», как говорил. Кроме того, несколько раз в зиму куда-то отлучался вместе с Арефием и, возвращаясь, казался особенно рассеянным, вздрагивал, когда к нему внезапно обращались, по ночам плакал. К Николаю он относился с каким-то спокойным, всегда одинаковым и ласковым чувством, но больше уже не заводил с ним особенно значительных разговоров, избегал расспрашивать и давать советы. И не потому, что как-нибудь иначе стал думать о Послании, а просто все было переговорено и все, что хотел сделать Иван Федотыч, сделано. По крайней мере, ему так казалось. У него вообще явилась теперь удивительная способность вовремя отрешаться от людей, относиться к ним в меру, не предлагать им, чего они не желают и в чем не имеют нужды, не навязываться. «Хорошо, душенька, играть на скрипке, коли струны натянуты», — говаривал он, заимствуя выражение из далекого прошлого, когда еще по барской воле учился «тромбону».

В душе Николая струны были натянуты, но не в тот лад, который разумел, Иван Федотыч.

Сближение с Татьяной совершалось так спокойно, чувство между ними возрастало так естественно, что никаких не было поводов натягивать душевные струны свыше меры. Условность отношений исчезала незаметно, стена разваливалась сама собою. Когда Николай приехал в третий раз, Татьяна, оставшись с ним вдвоем, свободно говорила о мальчике, как о его сыне, рассуждала с Николаем о будущем, как жена с мужем. Оба знали, что теперь уже они не обманывают Ивана Федотыча, «не совершают греха», как мысленно говорила себе Татьяна, «не делают

подлости», как думал Николай.

Когда вешние воды затопили поля и разлился Битюк, Николаю нельзя стало бывать в Боровой. В лавке тоже не было дела: торговля на время распутицы прекратилась. Николай читал, начал составлять обширную корреспонденцию «о способах кредита в N-м уезде». Но и чтение, и статья подвигались туго. Весенний воздух, звон и журчание воды, журавлиные крики в синих небесах — все это подмывало Николая, подсказывало ему волнующие мысли, внушало странные мечты. Мир точно сузился теперь в его представлении, перспективы необходимо замыкались образом Татьяны. Николай скучал по ней, рвался ее видеть.

На страстной неделе, — через Битюк только что навели паром, — к лавке подъехал верховой мужик, весь обрызганный грязью, и подал Николаю клочок бумажки.

— Кому это?

— Стало быть, Иван Федотыч наказывал тебе передать. Мы боровские.

Николай ужасно обеспокоился, развернул четвертушку, исписанную крупными каракулями с титлами без всяких знаков препинания, и кое-как, с помощью догадок, разобрал следующее:

«Милостивый государь мой. Приспел час воли божией, друг Николушка. Бремя легкое возлагает на себя раб Иван, из плена суеты удаляется на сладкий и душеспасительный подвиг. Приемлю посох страннический, стремлюсь угобжать ниву господню. И как отдаст тебе мужичок посланьице сие, не медли, душенька, и не поленись, поспешай, ради Христа, в село Боровое, ибо готово сердце мое и путь открыт».

— Не болен Иван Федотыч? — спросил Николай, догадываясь по степенному и благолепному выражению мужика, что он из «братьев».

— Спаси господи!.. Здрав и весел духом. В дальнюю дорогу собираются.

— Но куда же?

— А уж не сумею тебе сказать, милый человек!.. Стало быть, какие ни на есть дела объявились… стало быть, дела! — уклончиво ответил мужик.

— Верхом, значит, можно проехать к вам?

— Куда зря, милый человек. Инде по пузо, а инде ничего, сухо. Слава господу, можно проехать!

Николай тотчас же оседлал лошадь и по топкой дороге через лощины и поля, сверкающие озерами застоявшейся воды, отправился в Боровое.