Гарем

— Прошу, скажи. — Селия почти умоляла. — Пожалуйста.

— Не могу. Иначе ты возненавидишь меня!

— Не глупи ты, ради бога. У нас не так много времени. Они явятся за мной в любую минуту.

— Мне так жаль. Это все моя вина. — Теперь Аннетта захлебывалась в слезах. — И та еврейка, это у нее злой глаз. Ты ничего не понимаешь. — Рыдания превратились в настоящую истерику. — Меня накажут!

— Ты права в одном — я действительно ничего не понимаю. — Селия снова тряхнула подругу за плечо, в этот раз сильнее. — За что тебя накажут? Что они узнали? За тобой никто и не следит. Это с меня они глаз не спускают.

— Накажут за то, что я пряталась там!

Пару голубей, примостившихся в дворике у самых дверей в комнату, внезапно что-то вспугнуло, их крылья зашумели в воздухе.

— Не понимаю! Где?

— Я была там, когда Хассан-агу отравили. — Шепот Аннетты был едва слышен. — Меня никто не увидел. Они подумали, что это кошка пробежала. Они-то меня не заметили, — нервно добавила она, — но меня видел он.

Голова Селии шла кругом. Так вот почему Аннетта так расстроилась, когда узнала, что Хассан-агу нашли живым. Это, по крайней мере, хоть что-то объясняет. Но что она могла там делать? Это не тело Аннетты занемогло, это ее разум нездоров. Страх перед Хассан-агой так велик, что подруга теряет здравый смысл.

— Выходит, что Хассан-ага знает, что ты была там? Ты уверена в этом?

— Да. Я думала, что он умер. А потом… потом оказалось, что нет. Он не умер. О Селия, — девушка зарыдала еще горше, — они нашли его, и он, если выживет, обязательно решит, что я замешана в этом деле. Они же знают, что мы с тобой вместе попали сюда во дворец.

— А это здесь при чем? — Селия была безмерно озадачена.

— Я все время хочу тебе рассказать. Тот сахарный кораблик, из-за которого умирает Хассан-ага, это вовсе не простой кораблик. Это копия судна твоего отца, балда. На нем так и было написано — «Селия».

Глава 21

Стамбул, нынешние они

День начинался хмурым и холодным рассветом, но Элизабет проснулась, охваченная чувством радости бытия, сама удивленная тем, как крепко она спала; тело ее будто пело от счастья, что оно такое теплое, розовое, мягкое. Половинка таблетки снотворного лежала нетронутой на ночном столике. Девушка слегка поерзала в постели, потом вытянула шею в попытке разглядеть небо за окном. И сразу увидела, что-то в нем изменилось за ночь. Затем, все еще сонная, она дотянулась рукой до мобильного телефона, взглянула на экран. Пока все как обычно — от Мариуса никаких сообщений. Одно небольшое послание от Эвы, которое пришло еще накануне: «Спи хорошо, дорогая, завтра поболтаем. Целую».

Мариус не звонит, значит, он не вспоминает о ней, не умоляет передумать и вернуться к нему; но нынешним утром по каким-то таинственным причинам то чувство опустошенности, с которым она просыпалась каждое утро по приезде в Стамбул, оставило ее.

Неожиданно девушка вспомнила, что в эту ночь ей привиделся не Мариус, а тот незнакомый турок, которого она встретила накануне в Мальтийском павильоне. Мысль о нем до сих пор владела ее разумом, эротическим шепотом щекотала кончики нервов.

К завтраку она спустилась последней. Остальные постояльцы пансиона — пожилая американка в тюрбане, профессор из Франции, кинорежиссер — уже выходили из-за стола, когда она появилась в столовой. Девушка налила себе кофе, взяла булочку, положила в розетку немного варенья из лепестков роз и принялась есть. Потом поднялась в гостиную и уселась за стол под одной из пальм. Из древнего граммофона неслись звуки русских военных маршей. Элизабет достала из сумки ручку и бумагу и начала новое письмо подруге.