Гарем ефрейтора

Шнитке осторожно подносил наполненный до краев алюминиевый стаканчик к белозубой пасти под усами, когда из машины слабо выплеснулся не то всхлип, не то вскрик Гепнера.

Шнитке придержал стаканчик. Развернувшись к сине-стальной кубышке, он приготовился вогнать в ее нутро несколько горячих слов, в частности: «Ты что, рожать собрался, кретин?» Но не успел. Гепнер вынырнул из машины, завис над трапом и прохрипел сиплым шепотом:

— Она! Где-то близко!

— Кто? — рявкнул Шнитке.

— Рация! Сигнал максимальный!

Шнитке осторожно поставил стаканчик на брезент. Покрыв расстояние до машины в два прыжка, таранным ударом отбросил Гепнера внутрь.

В машине зависла мертвая тишина. Фогель и Бюхнер напитывались жутковатым восторгом. Пятнадцать машин, триста квадратных километров поиска, неделя пустого, как брюхо дистрофика, эфира — и рация выходит на них, когда они занялись жратвой! «Мой бог, сделай так, чтобы это чучело Гепнер оказался прав!»

В пеленгаторе приглушенно забубнил Шнитке — докладывал в штаб о вынырнувшей где-то поблизости рации. Через минуту он выпрыгнул из машины, пружинисто присел. Приклад автомата в его руке легко и плотно прилип на лету к боку. Огоньки гончей разгорались в зрачках. И ожегшись о них, Фогель и Бюхнер опрометью бросились к машине за своими шмайсерами.

Они трусили мелкой цепью между стволами — четыре верткие фигуры, — охватывая полукольцом то направление, которое указал пеленг. Это был северо-восток лейпцигской окраины. Висевший всю ночь над лесом туман смягчил и увлажнил хрусткий лиственный покров, устилавший сизую слизь земли. Им сказочно повезло: судя по силе сигнала, рация сыпала морзянкой где-то совсем близко.

— Брать… жи-вым! — толчками выдохнул Шнитке, передавая приказ по цепи. Он был моложе всех в этой четверке, но так выделялся в гитлерюгенде, что его не взяли на фронт. Холодный, жестокий азарт переполнял Шнитке, сочился из каждой поры. Обер-лейтенант Клюге, руководитель квартальной полусотни подобных волчат, понимал в этом толк. Он и написал в гестапо рапорт-рекомендацию на Шнитке.

Они увидели бежевый задок «пежо», заштрихованный кустарником, почти одновременно, выбежав на край небольшой поляны. Шнитке махнул рукой, пресекая бег, и все четверо распластались на земле, запаленно вдыхая лиственную прель.

Полянка просматривалась насквозь, и Шнитке, враз покрывшийся гусиной кожей, ощутил, что его засекли. Он мог поклясться в этом, ждал треска и грохота выстрелов. Но «пежо» по-прежнему мирно светился сквозь кусты. Розоватая утренняя тишина текла над ефрейтором в безмятежной пустынности. И вздыбившиеся под пилоткой волосы Шнитке стали опадать.

Подмываемый вновь прихлынувшим азартом, ефрейтор махнул рукой, отдавая приказ возобновить движение. Они поползли, охватывая «пежо» с трех сторон. Обострившимся зрением Шнитке подмечал все: червячные изгибы тел Фогеля и Бюхнера (Гепнер тащился, как всегда, сзади), густой частокол стволов рядом с машиной и нитяной штрих антенны, тянувшейся ввысь. Радист работал в машине, забросив антенну на дерево. Синеватая струйка газа сочилась из выхлопной трубы. Стоило только нажать на гашетку — и пули в клочья разнесут шины. Теперь машина их — вся, с потрохами! — пронзило острым удовольствием Шнитке, и он с трудом удержал палец на спусковом крючке. Нужно брать радиста живым. В этом весь смак. И Шнитке, содрогаясь от азарта, от предвкушения, крикнул:

— Выходи! — и дал очередь из автомата поверх машины.

Глава 2

Сидящий в машине увидел Шнитке в зеркале заднего вида сразу, как только четверка появилась на опушке. Четверо залегли и поползли, охватывая «пежо» полукольцом. Преодолевая вязкий тошнотворный страх, выступивший испариной на лбу, радист на мгновение оторвал руку от ключа, придвинул к себе одну из двух гранат, лежавших на сиденье. Оставалась одна группа цифр, ему не хватило всего полминуты. Откуда эти?… Почему так быстро?!

Выбираясь неимоверным напряжением воли из ядовитого, засасывающего отчаяния, он закончил передачу и снова посмотрел в зеркало. Черные извивающиеся фигуры на янтарной желтизне листвы ударили в глаза. Они успели одолеть за это время несколько метров.

Пришло время расплаты. Он дважды за последнее время нарушил элементарные правила своей работы — с тех пор, как умер от воспаления легких его радист Штринер и он остался в городе один.

Перед самым утром, за два часа до рассвета, он открыл отмычкой гараж и угнал «пежо» хозяина Штринера. Штринер служил официантом в пивной и пользовался машиной хозяина за умеренную плату. Угон «пежо» был первым проколом в работе резидента. Попавшись с украденной машиной, он неминуемо ликвидировался как разведчик. Но без машины он не успевал на работу к семи утра. Отпроситься в типографии не удалось.