Гарибальди

Поездка Гарибальди в Венецию и другие города носила, как всегда, торжественный характер: население всюду встречало его овациями. Парламентская кампания мало интересовала в это время Гарибальди, но каждое свое выступление он использовал для единственного призыва: выбирать в парламент таких людей, которые поведут патриотов на Рим! В Болонье он говорил: «Пошлите в парламент таких людей, которые поведут нас в Рим, как в свой собственный дом, людей, которым интересы народа будут дороже, чем интересы попов». В Венеции, с балкона дворца Цеккини, где он жил, Гарибальди говорил — народу: «Остался еще один кусок Италии, который имеет для нас значение: Рим! Попы не хотят уступить его Италии! Эти люди в течение стольких веков грязнили и унижали Рим, превращая его в клоаку, — пора, чтобы они перестали осквернять нашу столицу!»

Из Венеции Гарибальди поехал в Киоджию, Тревизо, Удино, Пальмануову, Беллуно, Фельте, Виченцу, Верону и всюду настойчиво повторял одно и то же: сперва надо добиваться Рима мирными средствами, но если эти средства окажутся бесполезными, придется завоевывать его силой оружия! Узнав, что выдвинутые им в парламент кандидаты — Кунео и другие — не избраны, Гарибальди махнул рукой и сказал:

— Ладно, ладно, я вижу, что не гожусь для ремесла предвыборного агитатора!

В начале сентября Гарибальди уехал в Женеву, чтобы принять участие в заседаниях Международного Конгресса Мира.

Конгресс Мира, собравшийся в 1867 году в Женеве, представлял собой довольно причудливую смесь демократов, пацифистов, анархистов, социалистов и клерикалов (последние проникли на конгресс под предлогом борьбы за «евангельский мир»!). Появление Гарибальди на трибуне конгресс встретил бурными аплодисментами, но настроение его членов резко изменилось, когда итальянский революционер громким голосом прочел свои тезисы, в числе которых были следующие: «Все нации — сестры», «Члены Конгресса избираются демократическими обществами народов», «Папство, наиболее вредная из сект, объявляется низверженным», «Место священнослужителей, «откровений» и суеверий должны занять служители науки и культуры», «Только демократия в состоянии уничтожить страшный бич человечества — войну».

Но наибольший переполох Конгресса вызвал последний тезис: «Только раб имеет право воевать с тираном: это единственный случай, когда война разрешается».

Напрасно сторонники Гарибальди пытались защищать его тезисы. Церковники подняли неистовый шум. Но Гарибальди заявил, что вполне удовлетворен: он бросил «зажигательную бомбу» в сборище беззубых пацифистов. Подозвав к себе Джесси Марио, он тихо сказал ей:

— Так не забудьте: тот, кто возвращается вместе со мной, должен быть совершенно наготове в среду.

— К чему наготове? — изумленно спросила Марио.

— К походу на Рим, — спокойно ответил Гарибальди.

Не дожидаясь голосования своих тезисов (они были потом отклонены), Гарибальди поспешил уехать в Италию.

***

Настроение только что избранной всеитальянской палаты депутатов — «субальпийского парламента» — было еще более оппозиционным, чем предыдущей. Риказоли пришлось уйти в отставку. Его место занял Раттацци — его убеждения считались «более прогрессивными». Но ничего хорошего Гарибальди не мог ожидать и от этого министра. Ведь именно Раттацци являлся виновником аспромонтской катастрофы. Кроме того, по его приказу был в свое время арестован Гарибальди.

Новый глава правительства вел себя двулично и нерешительно. С одной стороны, он ничего не имел бы против присоединения Рима к итальянскому государству. С другой стороны, он как огня боялся гнева Наполеона III. Поэтому Раттацци соглашался смотреть сквозь пальцы на кампанию Гарибальди в пользу присоединения Рима, но ставил явно неосуществимые условия. «Восстание, — говорил он, — должно обязательно начаться в самом Риме, то есть выражать волю римского населения; Наполеон III должен гарантировать, что откажется от попытки интервенции в пользу папы; Виктор Эммануил должен обещать, что пошлет свои войска на помощь восставшим». И так далее… Конечно, пьемонтский король был бы рад «округлению» своих владений, в которые сейчас уже входила большая часть Италии. Но он отказывался давать малейшие обещания, пока не было полной гарантии, что Франция сохранит нейтралитет.

Пока все эти люди рассуждали, ставили условия и уговаривали друг друга, Гарибальди действовал с обычной для него решительностью. К концу августа поход на Рим был уже подготовлен, все участники распределены по местам. Майор Кукки тайно поехал в Рим, чтобы возглавить там восстание. Менотти Гарибальди должен был двигаться на Рим из Терни через Монте Ротондо; Ачерби [71]— из Орвието через Витербо; Никотера и Саломон — через Веллетри; зять Гарибальди Канцио — со стороны моря. Все это подробно предусматривали инструкции, составленные Гарибальди. Сам он 23 сентября отправился по орвиетской дороге с намерением провести ночь в Синалунге (в пятидесяти милях от орвиетской границы). Встревоженные друзья уговаривали его не ехать. Они были уверены, что Гарибальди арестуют. Он отвечал: