Гарики из Иерусалима. Книга странствий

А ближе к ночи выяснилось, что судьба шестисот отобранных действительно решалась этой комиссией: их признали полноценными арийцами с правом жениться на немецких женщинах и обзаводиться детьми. Чем больше, тем похвальней. Они были отобраны, как племенные кони или быки. Соответственно это означало свободу и совершенно иную новую жизнь.

Выйдя из комнаты, где заседала комиссия, Тимофей Марко, не разговаривая ни с кем, быстро ушел в глубь барака. Там он заперся в уборной и с боязливой аккуратностью (руки еще дрожали) разрезал бритвой незаметную тонкую нитку, больно впившуюся ему в кожицу члена. Перед самой комиссией, минут всего за десять (но сейчас уже невыносимо было больно), он в этой же кабинке натянул кожу на головку члена и, сжав зубы, натуго захлестнул ее ниткой. Ибо на восьмой день своего рождения юный Саломон Штраус, как и полагается в приличных еврейских семьях, был обрезан, и сегодня это могло стоить ему жизни. Молодой портной из Львова, офицер Добровольческой роты польской армии, Саломон Штраус был тяжело ранен в сентябре тридцать девятого года и прямо с поля боя доставлен в госпиталь для военнопленных. Где-то далеко позади была учеба в еврейской религиозной школе, а после — театральная студия, где он играл казаков и украинских парубков-красавцев. Как он был теперь благодарен режиссеру Ионе Зингеру, который неукоснительно требовал знания всех обрядов и ритуалов, чтобы никакая неточность жестов не испортила роли! Позади было давнее вступление в коммунистическую партию.

Забавно, что именно последнее побудило Саломона Штрауса с первых дней плена думать о перемене личности. Как-то получилось, что о поголовном уничтожении евреев он еще не знал (точнее — слышал краем уха, но разум отказывался верить), а об отношении к коммунистам — уже знал. Именно это заставило его придумать себе новое имя, вспомнить все казацкие и украинские песни, что когда-то пел со сцены, и, конечно, — отпустить висячие усы и закурить классический чубук.

Уже давно среди военнопленных были выловлены все евреи: кто объявился сам по приказу выйти из строя, кого выдала внешность, кого — оставшиеся документы, кого — соседи по бараку, кого — баня. Однажды, чтобы не идти в баню со всеми, Саломон Штраус имитировал случайное падение с трехметровой высоты с мешком зерна в руках. Чудом он тогда не покалечился, но ведь и все его теперешнее существование было сплошным и зыбким чудом. А комиссия в Ламсдорфе была, похоже, последним из смертельных испытаний. Теперь он числился не только полноценным арийцем, но и улучшателем породы сверхлюдей — за эту роль молодой портной Саломон Штраус вскоре взялся с немалым усердием. Однако же вернемся к изложению событий по порядку.

Дальнейшая жизнь новоиспеченных арийцев была продумана пунктуально и педантично: прежде всего им предстояло обрести какую-нибудь рабочую профессию, чтобы достойно и усердно трудиться на благо рейха.

Итак, Тимофей Марко прилежно и успешно обучается ремеслу токаря, избирается старостой общей группы украинцев и белорусов, тоже ставших арийцами, даже порою забывает о своем еврейском происхождении. Но счастлив он не оттого, что спасся, и не от успеха у немецких девушек, а оттого (сейчас это смешно и странно), что находит среди немцев тайных единомышленников-коммунистов. Не нам, впрочем, иронизировать над высоким повальным заблуждением тех лет. Ибо люди эти жизнь готовы были положить (и клали) за свою приверженность идее.

И Тимофей Марко в один из последних дней февраля сорок первого года снова решился на смертельный риск. В их школу приехал человек для вербовки добровольцев в тайно формируемую украинскую армию.

— Ибо, — доверительно сообщил он старосте украинцев Тимофею Марко, — через несколько месяцев Германия нападет на Советский Союз, план молниеносной кампании уже разработан. И мы, украинцы, — сказал он Тимофею Марко, — мы должны пойти с Адольфом Гитлером против москалей и жидов. Я говорю вам это строго по секрету, ибо вижу вас насквозь и доверяю, как самому себе.

В тот же вечер группа коммунистов единодушно решила, что они обязаны предупредить советское правительство. Рискнуть собой, поехав в Вену в консульство, вызвался Тимофей Марко. Зная, что за этим зданием наверняка следят, и понимая, чем рискует именно он, Саломон Штраус мысленно успокаивал себя в поезде замечательной фразой: «Это необходимо, а значит — нечего бояться». Он твердил эту нехитрую мысль, как заклинание, и она поддерживала его.