«… Из восьми человек центральной бухгалтерии РОНО трое разведены, одна разведется в ближайшее время. Однажды заведующий был на совещании в Свердловске и привез газету с брачными объявлениями. Сначала в шутку, а потом и с надеждой решили и мы все, одинокие, написать туда. Написали, но поскольку опыта не было, излишне приукрасили себя. Я. например, зачем-то сообщила „материально обеспеченная, независимая“. А какая я обеспеченная — дочь в этом году школу кончает, сын в шестой класс ходит. И зависимая я от всех и каждого — дрова, картошка, ремонт… Но написала.
Буквально через 3–4 дня после того, как напечатали наши объявления, стали приходить письма. Мне, например, написали сразу десять мужчин. Все — из числа „химиков“ — так мы зовем осужденных, что работают в соседнем районе на стройке. И товаркам моим тоже все оттуда.
По почерку, по интонации, неизвестно еще по каким признакам из 10 выбрала одно — с автором его решила завязать переписку, остальным ответила отказом. Избраннику моему под 50 (мне скоро 40), не пьет, не курит. Осужден за приписки на строительстве, незаконные премии. Но чувствуется — в самом деле специалист, не рядовой каменщик. Два месяца переписывались, потом я съездила к нему в гости, познакомились лично. Он мне понравился — мужчина солидный, говорит густым баритоном, хоть и осужденный, а самоуважение сохранил. Видимо, и я ему понравилась. Договорились, что будем переписываться.
Прошло месяца четыре. Письма писал не часто — 2–3 в месяц, но теплые, душевные. Перед осенью написал — если бы ты смогла найти 1200–1300 руб., я бы внес долг и меня бы на год раньше освободили. Тогда мы бы поженились и сразу бы уехали ко мне в Сызрань, на Волгу. Я из кожи вон лезла — по 10, по 25 руб. одалживала, кое-что из мебели продала, холодильник за полцены уступила. Собрала, выслала. Детей в школу не пустила — сидим на чемоданах, вот-вот уедем. С работы уволилась. День, второй, третий… Ни самого жениха, ни телеграммы от него. Думаю — случилось что-нибудь, убили, ограбили, заболел, умер… Звоню в колонию. Отвечают— освобожден в связи с истечением срока и отбыл к семье в Сызрань…
Как я выжила, знает один бог. У меня нет слов, чтобы передать весь ужас своего положения. Поселок небольшой, все обо всем знают. К тому же, когда с работы увольнялась, и детей из школы забирала — хоть и не очень подробно, но рассказывала, в связи с чем. Стыдно выходить на улицу, больно выслушивать даже искренние сочувствия. Неужели нет на свете справедливости, неужели судьба не покарает этого инженера-строи-теля, который так предприимчиво воспользовался женским горем. Разве были когда-нибудь в нашем народе такие мужчины? Подлец, он все рассчитал правильно — он понял, что я не смогу предпринять розыск, требовать судом возвращения денег — здоровье не позволяет да и какая-никакая человеческая гордость еще сохранилась.
А вот одной из нашей троицы повезло — расписалась она со своим „заочником“, и увез он ее в Миасс. Так что процент „попадания“ в целом хороший — с первого же объявления одна из трех нашла свое счастье…»