Гарнизон в тайге

— Вы что тут делаете?

— В политзанятия играем, — ответили дружно.

Сергей Иванович узнал в веснушчатом сынишку Крюкова, а в меньших — двойняшек политрука Серых. Он нежно потрепал ребятишек, взъерошил им волосы на голове.

— Дорогие мои ребята, — проговорил он взволнованно, — конфет нет при мне. За такую игру вы заработали по шоколадке.

Шаев решил обойти казармы и ускорил шаги. Он шел и думал, что вот ребятишки и те живут общими интересами. «Политзанятия провести с ними, чтоб не дрались», — повторил Сергей Иванович слова малыша, и ощущение полноты жизни захватило его. Можно ли было посягать на эту красоту человеческого существования, осквернять ее войнами?

Шаев зашел в караульное помещение, обошел посты и теперь направился в казарму связистов. Издали он услышал, как красноармейцы разучивали песню, пели ее еще бессвязно и недружно.

Окна казармы были раскрыты. На подоконнике стояли банки с цветами: георгины склонили свои пышные головы, а астры раскланивались, тронутые легким ветром. «Работа женсовета, — отметил он, — создает уют, облагораживает». Сзади казармы, на площадке, собрались красноармейцы: одни играли в волейбол, другие дружно над чем-то смеялись.

Шаев заходил к связистам утром или вечером. И всегда его раздражал лай и скулеж собак в питомнике. Сейчас здесь было тихо. Собаки, разомлевшие от жары, уткнув морды в землю, лежали в траве.

Шаев прошел на площадку.

Волейболисты в трусиках, вспотевшие, задрав голову и вытянув руки, ловкими и быстрыми ударами направляли мяч.

В стороне от волейбольной площадки по столбу с перекладинами лазил медвежонок, пойманный командиром отделения Сигаковым. Медвежонок, как циркач, ловко забирался наверх и смешно спускался.

Помполит, отвечая на приветствия красноармейцев, раскланивался то в одну, то в другую сторону.

— Вырастет — убежит. Сколько зверя не корми, а он все в лес смотрит…

— Убегал, товарищ комиссар, поймали…

Шаев сел на скамейку к красноармейцам.

— Ну, как живем, что нового у вас?

Это было неизменное начало самых непринужденных разговоров. Красноармейцы любили помполита, говорили с ним, как с другом, забывая о его высоком чине.

Шаев обвел глазами сидящих. Взгляд его остановился на красноармейце с большими черными бровями. О чем он думает сейчас? О службе? Учебе? Или о жене? Он запомнил этого красноармейца. Он тоже был у него. Жена просила выслать справку, жаловалась в письме, что одной плохо жить. Красноармеец настоятельно просил разрешить ему привезти сюда жену. Она живет недалеко от гарнизона. Он сказал красноармейцу: «Сейчас нельзя, а чуть позднее можно будет — люди гарнизону нужны».

— Что пишет жена?

— Просится сюда.

— Лучше ей будет здесь?

— А то как же! Все вместе — и горе пополам делить легче, — досказал красноармеец.

Помполит усмехнулся.

— Дома и стены помогают. Жена сейчас неплохо живет. Квартира есть, муку дают, жить только без тебя скучновато, а? Приехала бы она сюда, работа найдется, а где поместили бы ее? Квартир-то нет!

Красноармеец соглашался.

Из раскрытых окон доносилась песня. Теперь ее уже пели слаженней, чем вначале.

— Готовятся к олимпиаде, — сказал Власов, заметив, что помполит прислушивается.

Красноармеец передернул черными бровями, добавил:

— Комвзвода хороший…

— Ну, а как твои дела? — спросил он Мыларчика.

— «Солнышком» овладел, могу показать… — боец подбежал к турнику, снял ремень и, сделав несколько махов вперед и назад, быстро завертелся на турнике.

— Ловкий он у вас парень, — сказал Шаев, любуясь гимнастической выучкой красноармейца.

— Душа у него только частнособственническая, — вставил сосед, совсем еще безусый красноармеец.

И Шаеву рассказали, что у Мыларчика при осмотре сундучков нашли сорок осьмушек махорки.

— Накопил, в деревню хотел увезти.

— Там папирос хоть отбавляй…

— Верно! Я получил письмо. Пишут, высший сорт курят…

— Жалко ему было отдавать…

— О чем спорить? — сказал Шаев. — Что было, то прошло.

— Правильно, товарищ комиссар, — слезая с турника, заговорил Мыларчик. — Я теперь уже осознал свою ошибку…

Шаев в душе радовался.

— Ну, а что пишут из дома?

— Кулаков ликвидировали.

— Я, товарищ комиссар, — начал Мыларчик и сел к Шаеву, — много думаю, как сделать специальный прибор, чтоб всех кулаков сразу разглядеть можно было. Думаю, думаю и придумать не могу.

Вспыхнул и погас дружный смешок.

— Думать-то не над чем. Этот прибор уже изобретен, описан в книгах и называется ленинизмом. С его помощью не только кулаков разглядишь, а весь мир поймешь — что к чему? Одни люди жили и живут богато, другие бедно. Почему? Буржуазия вечно воевала и воюет с пролетариатом. Почему? Япония провоцирует нас на войну. Почему? Как занимаешься по политподготовке-то?

— На удочку.

— На удочку сейчас рыбу не поймаешь, умная стала. На «хорошо», на «отлично» надо заниматься! Тогда и прибор изобретать не надо.

— А еще я интересуюсь вопросом… Кулаков мы ликвидировали, живут они в определенном месте. А как кончат там жить, куда их денем?

— Пойдут в колхозы работать, Мыларчик, тружениками станут…

— А в колхозе кулачье снова не замутит?