Гароэ

– Что еще такое? – всполошился галисиец, оглядываясь по сторонам в ожидании очередной неприятности.

– Да вот, перетрудился: сначала греб, потом еще лазил на утес – теперь шишки в кишке замучили.

– Сукин ты сын! – не выдержал антекерец. – Как ты меня напугал! Меняю твои шишки на мою лодыжку.

– Нет уж, спасибо, лейтенант. Что до шишек, то мне сейчас полегчает, вот только опущу задницу в воду, а ваша лодыжка выглядит все паршивее. – Бруно Сёднигусто зашел в воду по пояс и, закрыв глаза, издал протяжный вздох удовлетворения, а затем кивнул в сторону фелюги: – Вам лучше подняться на борт: прилив почти достиг верхней точки, и нам будет легче выбраться отсюда, если я буду толкать.

Они согласились, понимая, что это более разумное решение, чем пытаться лавировать на таком ограниченном пространстве с помощью весел. Поэтому спустя десять минут – пару разу чуть не перевернув шлюпку – они уже плыли по непривычно спокойному морю в метрах двадцати от берега.

Тут им опять пришлось вычерпывать воду, упершись ногами в борта и что было сил надавливая на куски ткани, которые они воткнули между досками – там, где те больше всего отошли друг от друга, – чтобы вода не хлынула внутрь. Двое из них гребли усердно, как только могли, в то время как третий своей единственной работающей рукой отчаянно пытался черпать воду.

Снова появились дельфины, они прыгали впереди шлюпки, словно желая ободрить людей.

Над головой кружили чайки. Птицы с пронзительными криками сцеплялись друг с другом, словно спорили, добьются ли мореплаватели успеха или потерпят неудачу.

Их жизнь в очередной раз зависела от них самих, и они не желали ее потерять.

В конце концов, это было единственное, что у них осталось.

Они гребли и гребли и больше ни на что, кроме мерного движения весел, не обращали внимания, пока не достигли выступа утеса, они обогнули его – и вот тут океан неожиданно повел себя почти как горное озеро.

Только тогда они решили сделать короткую передышку.

В глубине широкой бухты просматривалось устье ущелья, на склонах которого открывались проемы пещер.

С берега за ними наблюдали десятка два мужчин, женщин и детей.

4

– О ней столько сказано и написано, что, если пытаешься что-то добавить, в голову лезут либо банальности, либо нелепые оправдания: мол, какой спрос с неудачника, который оказался настолько непригоден к делу, что случившееся с ним никак нельзя отнести за счет невезения. Тот, кто с ней незнаком, упорно отрицает ее существование, однако человек, ощутивший на себе силу ее дыхания, признает, что это бесспорно единственное по-настоящему непобедимое чудовище.

– Кого ты имеешь в виду?

– Любовь.

– Любовь? – переспросил монсеньор Касорла, нахмурив брови в знак неодобрения. – Любовь всегда будет Господним благословением и никогда «по-настоящему непобедимым чудовищем».

– Случается, что река, дающая нам жизнь, выходит из берегов или огонь, который нас согревает, перекидывается на лес. Точно так же страсть, которая наполняет нас счастьем, все растет и растет, питаясь своими соками, – и в результате в мире не остается никакого иного горизонта, кроме любви. В такой момент ты перестаешь быть собой и превращаешься в совсем другое существо, состоящее из двух частей, хотя на самом деле они есть одно целое.

– Я пытаюсь уловить нить твоих мыслей, но у меня появляется странное ощущение, что ты уходишь от темы… – только и мог сказать прелат, воткнув чайную ложечку в аппетитное пирожное из смоквы и не отводя взгляда от лица своего старого друга. – С чего это вдруг ты пустился в рассуждения о достоинствах и недостатках любви, если меня интересует, как тебя встретили островитяне, когда ты оказался в столь тягостном положении?

– Просто мир может быть таким огромным, населенным, чудесным, ужасным, справедливым, несправедливым, приветливым и жестоким, да каким угодно, и вдруг происходит чудо – и все сходится в одной точке, в одном-единственном человеке, в глазах, которые впервые тебя видят и говорят тебе о том, что они будут существовать, только чтобы глядеть на тебя и чтобы ты глядел в них.

– Глупости!

– Как может человек, посвятивший себя Богу, считать глупостями то, что по сути является кульминацией главного творения Создателя? – чуть слышно произнес хозяин дома, словно замечание на самом деле показалось ему возмутительным. – Любой может насыпать гору, маленькую или большую, даже вырыть море, маленькое или большое, однако лишь Господь способен сделать так, что мужчина и женщина, впервые увидевшие друг друга, осознают, что они родились друг для друга, пусть даже на расстоянии тысячи лиг.

– Признаю свою некомпетентность в этой области, – вынужден был сказать арагонец с улыбкой, которая должна была означать просьбу о прощении. – Я чувствую себя увереннее в области политики, где правит не любовь, а ненависть и где все знают, что существуют не один для другого, а скорее один против другого.

– Мне тебя жаль.