Гарпия с пропеллером

– Когда дом строили, естественно, все время запускали туда руку и в конечном итоге потратили больше, чем двести тысяч, но единовременно не брали никогда.

Маруська втянула на кровать Хучика и, пощипывая его за жирные складки, спросила:

– А чьи деньги?

– Наши, общие, – улыбнулась я.

– И мои?

– Конечно. У тебя же есть кредитная карточка, хотя Аркашке потребовалось предпринять кое-какие шаги, чтобы ее выдали несовершеннолетней сестре. Покупая что-либо в магазине и расплачиваясь карточкой, ты…

– Я никогда не беру много денег, – прошептала Маруська, – неудобно как-то.

Я прижала дочь к себе.

– Трать, пожалуйста, деньги на то и существуют, чтобы пускать их на ветер. Тебе хочется что-то дорогое, и ты не решаешься приобрести? Ну-ка, признайся, присмотрела колечко? Или часики?

Маня покачала головой.

– Скажи, Мусик, а сколько мы дали Вале Ереминой, когда у нее заболела дочь?

– Ты помнишь об этой истории? – удивилась я.

Когда трехлетняя девочка Валентины заболела раком крови, мы подарили Ереминой деньги на операцию. Валя увезла Олесю в Чикаго, где ребенка вылечили.

– Помню не только это, но даже то, как я жила у Гены и этой… женщины.

– Что ты, Маня, когда Гена и твоя родная мать ­уехали в Америку, тебе исполнилось всего несколько месяцев!

– Все равно! – упорствовала Маруська. – Хочешь, их комнату опишу. Темная, огромная, со здоровенным диваном! Кстати, почему мой отец ни разу не появлялся?

Я разозлилась на Генку. Вот противный мужик! Явился к нам без приглашения, взбудоражил ребенка. Маня никогда раньше не задавала вопросов о своих родителях. Нет, конечно, она знает правду. Я считаю, что люди, не рассказывающие приемным детям истину, очень рискуют. Всегда найдутся «добрые» дяденьки и тетеньки, которые с радостью сообщат ребенку, что он не родной у мамы.

Но Маня считала матерью меня, Аркадия братом и до сих пор жила вполне счастливо, пока не объявился Генка, живое напоминание о давно погребенном прошлом.

– Манечка, – как можно более ласково сказала я, – вряд ли родные мать и брат любили бы тебя больше, чем мы. Ты – наше солнышко.

– Похоже, Ренате было наплевать на всех, – сказала Маня и пошла к двери.

На пороге она обернулась:

– Так сколько мы дали Вале Ереминой?

– Сто тысяч.

– Долларов?

– Да.

– Она их вернула?

– Манечка, Вале неоткуда взять такие деньги.

– И ты никогда не жалела, что они пропали?

– В других обстоятельствах меня, скорей всего, задушила бы жаба, – честно призналась я, – но речь шла о жизни ребенка.

Внезапно Маша повеселела.

– Да, ты права! Когда кто-то болеет или инвалид… Ему надо помочь!

С этими словами она выскользнула за дверь. Я откинулась на подушку. От разговора остался неприятный осадок, и на душе скребли кошки.

Глава 20

Утром меня разбудил бодрый голос:

– Дети, в школу поднимайтесь, петушок пропел давно.

Не поняв спросонья, кто вошел в спальню, я пробормотала:

– Маня, уйди, еще полчасика полежу.

– Вставай, счастье проспишь, – настаивал голос.

Я рывком села и только потом открыла глаза. Залитый лучами скудного февральского солнца, глядя на меня, ухмылялся Генка. Я схватила одеяло и натянула его на голые плечи.

– Меня можешь не стесняться, – засмеялся бывший муж, – я видел тебя в разных видах. Кстати, ты прекрасно сохранилась, больше тридцати пяти не дать.

– Спасибо, – буркнула я, нашаривая левой рукой халат.

Генка, продолжая улыбаться, подал мне пеньюар. Если вы думаете, что он отвернулся, когда я, придерживая зубами одеяло, всовывала руки в рукава, то ошибаетесь.

– У тебя даже целлюлита нет, – констатировал он, – большая редкость для бабы.

– Просто я не набрала лишний вес.

– Как человек с медицинским образованием могу заверить, что целлюлит сплошь и рядом встречается и у худышек, – заявил Гена.

Я затянула пояс.

– Говори, зачем явился? Ведь не о жировых складках беседовать?

– А ты все такая же, – покачал головой Гена, – не меняешься с годами. Впрочем, и я остался прежним. Помнишь, как нам было хорошо вместе?

Сказав последнюю фразу, бывший супруг шагнул ко мне, я юркнула к окну и схватила тяжелую хрустальную вазу. Если он попытается нежничать, мигом опущу ее на намечающуюся лысину.

– Неужели нам нечего вспомнить? – настаивал Гена.

– Отчего же, – пожала я плечами и выставила перед собой вазу, – замечательно было! В особенности когда ты напивался до поросячьего визга, тащил вещи из дома и отдавал их в рюмочной у метро за стакан дешевой водки.

– Я давно завязал, – отмахнулся Гена, – может, попробуем снова, а?

– Никогда, – решительно сказала я и добавила: – И потом, у меня же есть гражданский муж, полковник Дегтярев, богатый человек!

Генка расхохотался:

– Врешь, он гол как сокол, денежки-то у вашей семейки. Ну зачем тебе лысый, толстый старик?

– Лучше уж со слепым, глухим, столетним эскимосом, чем с тобой, – сказала я правду.

Гена сел в кресло.

– Да не боись, я пошутил! Нужна ты мне! В Америке баб хватает!

Не опуская вазы, я устроилась на кровати и спросила:

– Ну, говори, зачем явился?

– Можешь одолжить мне денег?

Я взяла кошелек.

– Сколько?

Честно говоря, я ожидала услышать: сто, двести, ну пятьсот долларов. Но Генка с самым спокойным видом заявил: