Гарри Поттер и Лес Теней.

"Постой, Гарри, послушай!" - Гермиона вскочила и обхватила его. Даже сквозь доспехи Гарри почувствовал тепло ее объятий, и неожиданно расслабился, повиснув на ее руках. Она осторожно посадила его ступеньку лестницы и утешающе зашептала ему на ухо, поглаживая его по голове. - "Ты не виноват в том, что тебе пришлось защищать других и самому защищаться. Ты поступал так, потому что у тебя не было иного выбора. Здесь для того, чтобы быть сильным и мужественным, защищать себя и других, нужно уничтожать тех, кто покушается на то, что тебе дорого... Ты поступал, как мужчина, который должен защищать свой дом - а Хогвартс и есть наш самый настоящий дом, верно? Но больше этого никто от тебя не потребует, этого больше нет, нет войны, нет Вольдеморта..."

"Смерть останется всегда", - Гарри посмотрел на Гермиону так, словно увидел ее впервые. За много лет их дружбы он привык к ней, она стала для него чем-то само собой разумеющимся - преданной, храброй гриффиндоркой с вечно лохматыми, встрепанными кудрями, зубрилкой и всезнайкой, то веселой, то смурной. Где-то посредине того пути, который они прошли втроем, вместе с Роном, эта девочка куда-то делась, оставив вместо себя высокую и худую девушку, с пушистой косой, которую она нервно перебирала истончившимися пальцами, бледную, с запавшими близорукими от постоянного чтения при свечах глазами и торчащими лопатками, немного сутулую из-за постоянного сидения за письменным столом. Девушку с тоской во взгляде, направленном куда-то вдаль, на не ведомые никому цели, осознающую, что она не может разделить и радость получения знания, и счастье его применения с человеком, который будет так же им одержим, как и она сама, потому что этого человека просто нет. Как когда-то Джинни, Гермиона, в одночасье изменившаяся, сейчас показалась Гарри маленькой, хрупкой и несчастной, и ему вдруг захотелось обнять ее как можно крепче, закрыть от любой беды, защитить от боли, разочарования и тоски. В этот момент он даже не думал о Роне или Роберте, видя перед собой только одинокую девочку, потерянную посреди враждебной ей средневековой тьмы. Он внезапно вспомнил, что Валери Эвергрин когда-то оскорбленно сказала: женщине здесь не место потому, что она не свободна в этом мире. Это мир мужчин, жестокий и кровавый, и кто успеет раньше победить, уничтожить своего соперника, тот может считаться хозяином жизни.

Гарри зажмурился.

Он не хотел быть победителем здесь.

Рука Гермионы гладила его по растрепанной голове все быстрее и быстрее. Успокойся, успокойся, говорили ее пальцы. Все кончилось, все, все - кончилось. Больше не будет этой боли, не будет страданий, страха, смерти - больше не будет ничего, только эта маленькая рука, ласково перебирающая его волосы, только тепло ее прерывистого от нежности дыхания - она пахла совсем по-другому, не так, как... Нельзя.

"Я хочу домой", - он сглотнул предательски набежавшую слезищу, совершенно забыв о том, что мужчины не плачут. Особенно - здесь. - "Гермиона, ты же у нас самая умная, сделай так, чтобы мы смогли отправиться домой, пожалуйста!"

Эти руки... Что же я забыл?

"Гарри", - мягко позвала Гермиона.

"Д-да?"

"Гарри, обернись".

Гарри нехотя отстранился от Гермионы и сквозь туманно-каштановую пелену ее вновь распушившихся волос увидел, как по галерее к нему бежит тоненькая светлая фигурка, окруженная другими фигурками поменьше. "Иди к ней", - Гермиона легонько подтолкнула Гарри. "Но..." "Иди. Тебе же этого хочется?" "Да". "Так чего же ты ждешь? Она любит тебя ". Гарри встал, но не успел пройти и нескольких шагов по галерее, как на него точно налетел порыв весеннего ветра. Запах полевых цветов опрокинул его, закружил его в водопаде знакомого, родного аромата, накрыл его с головой вместе с летящей по воздуху белокурой косой и шумной, галдящей волной детских голосов, а когда он открыл глаза, то ему показалось, что его ослепило солнце: так пронзительно брызнули лучи света из глаз Сьюзен. "Живой", - выдохнула она и прижалась к нему всем телом. Вокруг них с торжествующим гамом воробьиной стаи скакали дети, но Гарри уже ничего не слышал - он, неверяще провел ладонью по ее лицу, вбирая в себя ее черты, и вытер пальцем капельку, набежавшую на нежную щеку. "Прости, я обещала, что не буду плакать". "Сьюки..." "Гарри, родной..." - ее горящая щека обожгла ладонь, когда она прижала ее к себе, а когда Сью обняла его, все сомнения и страхи куда-то улетучились. Он забыл о запахе жимолости, и теперь, когда его обволакивал аромат чайной розы, Гарри полностью расслабился. Он больше не думал о Вольдеморте, смерть осталась где-то позади, а страха больше не было. Забвение показалось ему счастливым избавлением от страшных мыслей. Кровь ушла в землю, а где-то высоко в небе он услышал отголоски песни феникса.