Очевидного способа достичь этих целей Гарри не видел, во всяком случае, пока. У него не было никакого плана, оставалось лишь задавать вопросы, выбирая те, что с большей вероятностью обеспечат его полезной информацией.
В голову Гарри пришли четыре темы — самые важные и любопытные. Четыре вопроса, четыре предмета разговора, которые нужно постараться уместить в то время, пока варится зелье.
Четыре вопроса…
— Первый вопрос, — начал Гарри. — Что на самом деле произошло ночью тридцать первого октября 1981 года? —
Вопрос о том, как и почему Лорд Волдеморт пережил свою мнимую смерть, казался важным для планирования будущих действий.
— Я ожидал этого вопроса, — сказал профессор Квиррелл, бросая цветок колокольчика и какой-то белый сверкающий камень в зелье. — Для начала, замечу: всё, что я говорил тебе раньше про заклинание крестража — чистая правда. Ты должен это понимать, ведь я говорил на парселтанге.
Гарри кивнул.
— Узнав подробности заклинания, ты уже через пару секунд озвучил его главную проблему и начал размышлять, как можно было бы его улучшить. Как ты думаешь, ход мыслей юного Тома Риддла чем-то отличался?
Гарри покачал головой.
— А вот и ошибаешься, — усмехнулся профессор Квиррелл. — Каждый раз, когда ты доводил меня до отчаяния, я напоминал себе, каким я сам был идиотом, причём в возрасте вдвое старшем. В пятнадцать лет я сделал себе крестраж по инструкции из одной книги, использовав смерть Абигейл Миртл от взгляда василиска Слизерина. Покинув Хогвартс, я планировал каждый год делать новый крестраж и называл это запасным планом на случай, если другие надежды заполучить бессмертие не оправдаются. Теперь-то я понимаю, что юный Том Риддл хватался за соломинку. Мысль, что не стоит довольствоваться заклинанием, которое я уже изучил, а следует сделать новый, лучший крестраж… она не приходила мне в голову, пока я не понял всю недалёкость обычных людей и не осознал, какие из их глупостей я и сам копировал. Но со временем я приобрёл привычку, которую ты унаследовал от меня, привычку всегда задаваться вопросом, как можно что-то улучшить. Удовлетвориться заклинанием из книги, хотя оно — лишь слабая тень того, что я хотел на самом деле? Абсурд! И тогда я решил создать заклинание получше.
— Сейчас вы по-настоящему бессмертны? — несмотря на всё происходящее, этот вопрос был важнее войн и стратегий.
— Именно, — ответил профессор Квиррелл. Он оторвался от работы над зельем и повернулся к Гарри. В его глазах сквозило торжество, которого Гарри никогда там прежде не видел. — Среди всех Темнейших искусств, которые я смог разыскать, среди всех оказавшихся под Запретом секретов, к которым я получил ключи от чудовища Слизерина, среди всей мудрости, хранимой волшебниками, я нашел лишь намёки и крохи того, что мне требовалось. И потому я собрал все эти крохи воедино, соткал из оборванных нитей новое полотно. Я создал новый ритуал, основанный на новых принципах. В течение многих лет этот ритуал пылал в моём разуме, совершенствовался в моём воображении, я размышлял о его смысле, вносил небольшие поправки и ждал, когда замысел приобретёт окончательную форму. И наконец я решился провести ритуал, жертвенный ритуал, придуманный мною, основанный на принципе, не проверенном никакой известной магией. И я выжил и жив до сих пор, — профессор Защиты говорил со спокойным триумфом, как будто содеянное было настолько велико, что никакие слова не могли передать всё его величие. — Я по-прежнему использую слово «крестраж», но лишь из сентиментальности. Это совершенно новое заклинание, величайшее из всех моих творений.
— В качестве одного из вопросов, на которые вы пообещали ответить, я хотел бы узнать, как использовать это заклинание, — сказал Гарри.
— Отклоняется, — профессор Защиты снова повернулся к котлу и бросил в него белое перо в серых пятнышках и цветок колокольчика. — Сперва я думал, что, возможно, научу тебя этому ритуалу, когда ты подрастёшь, ибо любой Том Риддл будет стремиться к бессмертию. Но я передумал.
Гарри попытался вспомнить, намекал ли раньше профессор Квиррелл на что-нибудь подобное. Иногда бывает тяжело извлечь из памяти то, что надо. В голове мелькнула фраза профессора: «