Камень обрёл прежние размеры, и голову тролля сорвало с позвоночника. Гарри сделал шаг в сторону, и тело врага рухнуло туда, где он только что стоял.
Голова противника уже начала регенерировать, рваные остатки челюсти и позвоночника сглаживались, рот восстанавливался и заполнялся зубами.
Гарри наклонился и поднял голову тролля за левое ухо. Его палочка вошла в левый глаз тролля, погрузившись в желеобразное вещество и пройдя через широкую глазницу. Гарри представил себе срез мозга врага толщиной в один миллиметр и трансфигурировал его в серную кислоту.
Враг перестал регенерировать.
Гарри швырнул мёртвую голову за край террасы и повернулся к Гермионе.
Её глаза двигались. Взгляд сфокусировался на нём.
Гарри опустился на пол рядом с ней, не обращая внимания на кровь, которая ещё больше пропитала его и без того мокрую мантию.
Губы Гермионы шевельнулись, совсем чуть-чуть, но шевельнулись.
— Ты... — всхлип, — ...виноват...
Время застыло. Гарри нужно бы было сказать ей, чтобы она молчала, берегла дыхание, но он не мог разлепить губы.
Гермиона вдохнула ещё раз и прошептала:
— Ты не виноват.
Она выдохнула и закрыла глаза.
Гарри смотрел на неё с приоткрытым ртом, его горло перехватило.
— Не умирай, — произнёс его голос. Он опоздал всего на пару минут.
Гермиона вдруг содрогнулась в конвульсиях, её руки дёрнулись, словно хватаясь за что-то, её глаза широко распахнулись. Это был выплеск
Нет.
Гарри встал над телом и пошатнулся.
Нет.
Вспыхнуло пламя, и рядом оказался Дамблдор с Фоуксом. Глаза директора были полны ужаса.
— Я почувствовал, что умер ученик! Что...
Старый волшебник увидел, что лежит на полу.
— О нет, — прошептал Альбус Дамблдор. Фоукс издал печальную, скорбную трель.
— Верните её обратно.
На террасе повисла тишина. По жесту Дамблдора Фред Уизли поднялся в воздух и полетел к ним, окружённый обнадёживающим розовым сиянием.
— Гарри, — начал старый волшебник, и его голос дрогнул. — Гарри...
— Скажите Фоуксу, пусть он поплачет над ней или что там он делает. Скорее, — голос, произнёсший эти слова, звучал абсолютно спокойно.
— Я... я не могу, Гарри, слишком поздно, она умерла...
— Не хочу слышать об этом. Если бы это я лежал здесь, вы бы достали из шляпы какого-нибудь чудесного кролика и спасли меня, просто потому, что герою не позволено умирать, пока не закончилась история. Что ж, она тоже герой, наверняка вы приберегали какое-нибудь средство для самого крайнего случая, не медлите, используйте его сейчас. Обещаю, что не останусь в долгу.
— Я ничего не могу сделать! Её душа покинула тело, она ушла!
Гарри открыл рот, чтобы выкричать весь свой гнев, а потом закрыл его. Не имело никакого смысла кричать, это бы ничего не исправило. Невыносимая тяжесть, растущая у него внутри, не могла выплеснуться таким образом.
Гарри отвернулся от Дамблдора и посмотрел вниз, туда, где в луже крови лежали останки Гермионы Грейнджер. Часть его рассудка крушила мир вокруг, пытаясь заставить его исчезнуть, чтобы Гарри очнулся от ночного кошмара и обнаружил себя в спальне Когтеврана, чтобы было утро и солнце светило через занавески. Но кровь никуда не делась, и Гарри не проснулся, и другая его часть уже знала, что всё произошедшее было реальностью, частью того же ущербного мира, в котором возможен Азкабан, и зал суда Визенгамота, и...
Нет...
Ему казалось, будто время вокруг него до сих пор раздроблено на кусочки. Гарри отвернулся от Дамблдора и посмотрел вниз, туда, где в луже крови лежали останки Гермионы Грейнджер с двумя жгутами, затянутыми на обрубках бёдер, и решил...
Гарри научится всему, чему нужно будет научиться, изобретёт всё, что нужно будет изобрести, вырвет знания Салазара Слизерина из памяти Тёмного Лорда, раскроет секреты Атлантов, откроет любые врата и сорвёт, если будет нужно, любые печати, найдёт дорогу к источнику магии и перепрограммирует его.
Он разорвёт основы самой реальности, но вернёт Гермиону Грейнджер.
* * *