– Гарри, я просто обязан все тебе рассказать, – произнес Думбльдор. – Объяснить ошибки старого человека. Ибо теперь я вижу: в том, что касается тебя, все, что я сделал и чего не сделал, отмечено клеймом моего старения. Молодые не способны постичь мысли и чувства стариков. Но старики обязаны помнить, как думают молодые… а я, похоже, стал забывать…
Солнце вставало; контур далеких гор был обведен яркой оранжевой линией, а над ней простиралось яркое бесцветное небо. Луч света упал на Думбльдора, на серебристые брови и бороду, резче обозначил морщины.
– Пятнадцать лет назад, увидев шрам у тебя на лбу, – начал Думбльдор, – я уже догадывался, что это может значить. Я подозревал, что это символ вашей с Вольдемортом связи.
– Вы это уже говорили, профессор, – невежливо оборвал Гарри. Да, он груб. Ну и пусть. Ему теперь все равно.
– Да, – виновато подтвердил Думбльдор. – Да. Но, понимаешь… важно начать со шрама. Потому что, стоило тебе вернуться в колдовской мир, как стало ясно, что я был прав. Шрам предупреждал тебя о том, что Вольдеморт рядом или что он испытывает сильные эмоции.
– Знаю, – устало сказал Гарри.
– А когда Вольдеморт вернул себе свое тело и обрел полную силу, эта твоя способность – ощущать его присутствие, пусть в другом обличье, и понимать его чувства, стала сильнее.
Гарри даже не дал себе труда кивнуть. Все это ему сто лет известно.
– Потом, не так давно, – продолжил Думбльдор, – я забеспокоился: вдруг Вольдеморт догадается о связи между вами? И однажды ты так глубоко проник в его сознание, что он тебя почувствовал. Я, как ты понимаешь, имею в виду ту ночь, когда ты стал свидетелем нападения на мистера Уизли.
– Да, Злей говорил, – пробормотал Гарри.
–
Гарри поднял глаза и в лице Думбльдора прочел безмерную усталость и печаль.
– Да, – буркнул он. – Задумывался.
– Видишь ли, – сказал Думбльдор, – я не сомневался, что вскоре Вольдеморт и сам захочет проникнуть в твое сознание. Я боялся невольно подтолкнуть его к этому: стоило ему осознать, что наши отношения были или остаются ближе, чем отношения директора и ученика, он ухватился бы за возможность шпионить за мной через тебя. Я боялся, что он попытается тобой завладеть. Гарри, я уверен, что был прав в своих опасениях. В тех редких случаях, когда мы виделись, мне казалось, что я вижу в твоих глазах его тень…
Гарри вспомнил, как, встречаясь глазами с Думбльдором, чувствовал, что в нем словно просыпается змея, готовая к броску.
– При этом Вольдеморт – как он наглядно продемонстрировал сегодня – намеревался уничтожить не меня. Тебя. Завладев тобой сегодня, он рассчитывал, что я пожертвую тобой ради шанса убить его. Так что, как видишь, отдаляясь от тебя, Гарри, я всего лишь хотел тебя защитить. Очередная старческая ошибка…
Он глубоко вздохнул. Его слова будто текли сквозь Гарри, не задевая. Еще зимой он бы выслушал это с большим интересом, но теперь все казалось бессмыслицей. По сравнению с зияющей пропастью у него в груди, с потерей Сириуса, ничто не имело значения…
– Сириус рассказывал, что в ту ночь, когда у тебя было видение о нападении на Артура Уизли, ты почувствовал в себе Вольдеморта. Я сразу понял, что сбываются мои худшие опасения: Вольдеморт догадался, что может тебя использовать. Надеясь защитить твое сознание, я организовал занятия окклуменцией с профессором Злеем.
Он сделал паузу. Гарри следил за солнечным лучом, который медленно скользил по полированной столешнице, подсвечивая серебряную чернильницу и красивое малиновое перо. Портреты давно проснулись и чутко прислушивались; до Гарри доносился шорох мантий, легчайшее покашливание. Финей Нигеллий пока не возвращался…
– Профессор Злей выяснил, – возобновил свою речь Думбльдор, – что тебе много месяцев подряд снилась дверь в департамент тайн. С тех пор как Вольдеморт вновь обрел тело, им владело желание услышать пророчество, и он вечно думал об этой двери. Естественно, думал о ней и ты, хотя и не понимал почему… Затем ты увидел, как Гадвуд, который до ареста работал в департаменте тайн, рассказывает Вольдеморту то, о чем мы знали и так: что пророчества, хранящиеся в министерстве магии, очень надежно охраняются и взять их в руки без ущерба для рассудка могут лишь те, к кому они относятся. То есть Вольдеморт должен был либо сам идти в министерство, рискуя себя выдать, либо отправить тебя. Владение окклуменцией стало для тебя важно, как никогда.
– А я не научился, – пробормотал Гарри. Он сказал это вслух, надеясь снять с души тяжесть: должно же признание облегчить страшную боль, сковавшую сердце? – Я не занимался, не старался, я мог бы прекратить эти сны, Гермиона все время твердила… Если бы я занимался, он бы не смог показать мне, куда идти и… Сириус бы не… он бы не…
Слова рвались наружу: необходимо объяснить, оправдаться…